Лабиринт Данимиры

Ничего себе — ничего серьёзного, подумала я. Что же это за сложности, если папе нужна мамина магическая помощь? То, что мама нужна папе именно как ведьма, я поняла по тому факту, что она не бросила сразу все дела и не прилетела утешать меня и отвлекать от грустных дум.

Только проблемы на Заводе могли удержать маму в Оленегорске. Неполадки в особом цеху могли быть такими, что вся долина имела шанс взлететь на воздух. Производство магического оружия — непростой и опасный процесс.

И конечно же, я никак не могла узнать подробности — не телефонный был разговор. И не интернетный. Предприятие хоть и находилось в частных руках, но служило интересам Империи, выполняло государственные заказы и по сути дела было засекреченным.

Умение держать язык за зубами относительно папиной работы мне прививали с детства.

На прощание мама попросила меня не замыкаться в себе и побольше общаться с людьми.

Я, придав голосу убедительности, произнесла:

— Мам, не беспокойся, со мной всё будет в порядке. Жизнь продолжается, я знаю.

— Общение лечит, — сказала мама. — Даже если тебе поначалу тяжело будет, всё равно, Данечка, разговаривай с людьми — хоть бы и через силу, прошу тебя.

— У меня много друзей, — сказала я уверенным тоном. — Всё в порядке.

Первый раз я соврала маме. Ничего не было в порядке.

Я разогнала всех, кто мог бы вывести меня из болезненного состояния.

Маленький уютный мирок разрушился, я в прострации сидела на развалинах и не желала их покидать.

* * *

Истаяли чёрные кружева последнего снега, и на улицы Петербурга пришло весеннее тепло. Даже городской воздух, к грубым запахам которого я долго привыкала, стал будто бы нежнее и мягче. Лёгкая жёлтая дымка плыла среди деревьев, и с каждым солнечным днём она становилась зеленей и гуще.

В восьмом часу утра, в первый день майских праздников я сидела за столиком «Кофейного рая» в ожидании посетителей, а пока никого не было, пользовалась свободным временем и читала учебник магической латыни, взятый в институтской библиотеке.

В столь ранний час в зале кофейни находились лишь я и новый бариста Эдик, занявший место Лены. Эдик тоже был студентом-магом. Он, нацепив наушники и поставив ноутбук на нижний прилавок стойки, самозабвенно сражался в какой-то шибко волнительной компьютерной игре. Со стороны барной стойки периодически доносилось «Ах, ты ж!..», «Ох, ты ж!.. и «Нате вам, получайте, гады!».

На кухне гремела противнями наша стряпуха, Нина Семёновна, по залу плыл приятный аромат свежей выпечки, восклицания из-за стойки стали невнятны и перемежались чавканьем — первая пара пирожков уже исчезала в ненасытном Эдике. Из колонок звучал негромкий джаз — с прозрачными трелями верхних фортепианных нот. Нотки легкомысленно стремились к небу, но их уравновешивал рассудительный басок контрабаса.

Утреннее солнышко заглядывало в каждый уголок кофейни; я с удовлетворением отмечала, что стыдиться нам нечего — тёмные доски пола сияли, клетчатые скатерти радовали свежестью. На каждом столе стояла вазочка с цветком, и заклинание неувядания было выполнено аккуратно и надёжно — я сама накладывала его позавчера. Куда ни посмотришь — ни пылинки, ни соринки. Мне вспомнился рассказ Хемингуэя, где один старик приходил в кафе и подолгу там сидел, потому что там было «чисто и светло».

Эта вещь так и называлась — «Там, где чисто, светло», и у нас было в точности так.

Учебник мне попался старенький, апатичный, и библиотекарь Лина Давыдовна, выдавая его, даже извинилась.

— Прости, Данюша, что подсовываю тебе такой…  — она покосилась на книгу и продолжила, — … раритет, но уж кто-кто, а ты с ним справишься.

Поначалу буквы были бледными, местами даже совсем исчезали. Но я пошептала учебнику ласковые слова, погладила по потрёпанной обложке, осторожно расправила заломленные уголки страниц и устроила книгу так, чтобы раскрытые страницы смогли погреться в утренних лучах. Постепенно от поглаживаний и воркований мой старикашечка оттаял, взбодрился и даже помог с объяснениями в одном сложном правиле. Красивый старинный шрифт стал чётче, а на пустых доселе страницах обнаружились недурные гравюрки.

Вот и славно, мастерство не пропьёшь, довольно подумала я, поглаживая хрупкие листы. Впервые за последнее время я почувствовала что-то вроде спокойствия.

Сердечная боль нерешительно качнулась и сделала шаг назад.

Тонко прозвенел колокольчик. Какая-то ранняя пташка уже впорхнула в наше заведение в поисках кофеина и хорошего настроения.

Раньше, принимая заказ у посетителя, я, в отличие от своих коллег, никогда ничего не записывала. Это была моя личная фишка, невинное хвастовство идеальной памятью. После несчастья вдруг обнаружилось, что слова перестали послушно укладываться в аккуратные стопочки, а вместо этого разбредались в разные стороны, как стадо непокорных коз. Пришлось завести блокнот, такой же, как у остальных официанток.

В этот день мне впервые захотелось вновь испытать свою память.

Не доставая блокнота, я подошла к посетителю, занявшему место у окна.