Лабиринт Данимиры

— Понимаете, Элла…  платье замечательное…  причёска замечательная… . Всё чудесно. Но я не чувствую себя такой идеальной! Я не невинная овечка и не нарисованная принцесса из детской книжки. Во всяком случае, не хочу такою быть. Я живой человек и мне свойственно…  всякое разное. Вы же говорили, что изучаете ауру клиента…  Вы должны понять…  что-то сейчас не так…  — от безнадёжности попытки я умолкла.

Элла принялась меня разглядывать, и по её напряжённому взгляду я поняла, что она вновь считывает мою ауру.

— Вообще-то понимаю. Вы гораздо сложнее…

— Да! — обрадовалась я. — Да! Я сложнее! Не слишком, но сложнее!

— Но папа увидел вас такой, — она показала на зеркало.

— С тех пор прошёл миллиард лет. Я тогдашняя была бы в восторге от образа принцессы. А сейчас у меня настроение совсем другое.

Элла раздумывала.

— Хотите выглядеть по-другому?.. Предупреждаю, волосы будут вполовину короче, если не больше, на целые сутки и вернутся к прежнему состоянию не раньше.

— Да! Хочу!

— Ладно…  — медленно сказала Элла. — Рискну. Художник я или где…  Была у меня одна задумка…  Но учтите, если вам не понравится, времени на переделку в прежний образ уже не останется. И сэкономим на маникюре. Он будет, уж простите, тоже магическим, на приличный настоящий времени уже не остаётся.

— Да-да-да, я на всё согласна! Волков бояться — на бал не ходить. Платье снимать?

— Ну нет, нового наряда я вам предоставить не смогу. Модернизируем этот. — Она закатила глаза к потолку и с нервным смешком сказала: — Папа меня убьёт.

— Не убьёт. Он тоже художник.

— Вот именно поэтому и убьёт. Художники — страшные люди, когда дело касается их творений.

— Он вас любит. Вы тоже его творение и, смею надеяться, родная дочь ему всё же дороже чужих тряпок.

— Я иногда в этом сомневаюсь, — задумчиво проговорила Элла. — Но это ничего, я такая же. Он меня простит, если я сделаю лучше. Вы не представляете, что значит быть дочерью Себастьяна Лампля в мире моды…  Меня никто всерьёз не воспринимает…  Рискну.

— С ума сошли, — осуждающе буркнула Дрю, отлетев в сторону, — не надо, красиво же! Очень красиво!

— Красота не приносит мне счастья, Дрю, — равнодушно сказала я. — И ничей мир она не спасёт. — Я опустилась на стул перед зеркалом. — Элла, смелее. Машу кашей не испортишь…  или как там…

Заклинание разглаживания было снято, как и бриллиантовый ободок. Магически укороченные волосы вновь завились, но не скучным равномерным завитком, а прихотливыми, не повторяющимися изгибами, — словно струи золотистого сигаретного дыма хаотично клубились, поднимаясь вверх. Вообще всё выглядело так, как будто взрыв на макаронной фабрике благодаря непостижимой игре случая породил гармонию и своеобразную упорядоченность. И даже обилие прядей, якобы выбившихся из причёски, работало на эту гармонию, наверное благодаря тому, что хаос всё-таки имел чёткую определённую форму и ни один изгиб не был случаен.

— Мне нравится! — сказала я, когда Элла отступила, разглядывая своё удивительное воздушное творение. — Очень нравится! Очень-очень! — Я повертела головой, причёска упруго колыхнулась, но внешний вид сохранила. — Держится!

— Двадцать четыре часа гарантирую. Но подождите, ещё не всё. Тут макияж нужен совсем другой. Будем делать вам «смоки айс».

— «Смоки айс»?! — взвизгнула Дрю, вытаращившись. — Леди Данимире?

— «Смоки айс»? — заинтересованно спросила я. — Что-то слышала, но не помню. А что это?

— Закрывайте глаза, — скомандовала Элла.

Я подчинилась, а когда вновь увидала себя в зеркале, то долго не могла наглядеться на преображение. Так долго, что Элла занервничала и заговорила осторожно:

— Может показаться слишком ярким, но так надо. Сейчас мы платье немного подкорректируем и станет лучше. Пойдёмте к большому зеркалу.

Мы подошли к зеркальному шкафу и там со словами «как хорошо, что я знаю папину магию» Элломиана Лампль взялась за оба рукава моего бального наряда и каким-то непростым движением оторвала их напрочь.

— Мы все умрём, — прокомментировала Дрю с потолка, подхватив, видимо, это выражение от Леммюэля Пэна. — Ещё до начала бала.

— Весьма вероятно, — отозвалась Элла, наклонилась и таким же непростым движением убрала примерно треть длины платья. — Подай-ка, милочка, несессер.

Она достала катушку прозрачных ниток с воткнутой в неё иглой и моток тесьмы.

— Стойте смирно, все инструменты и материалы у меня зачарованные. А не то уколю иголкой — будете потом бантик хирургическим путём удалять, прирастёт намертво.

Моток Элла покатала в руках, поднесла к лицу, что-то пошептала ему как живому и бросила на пол, удерживая тесьму за один конец. Моток развернулся и оказался полосой великолепной длинной сверкающей бахромы.

Преображение продолжилось.