Лабиринт Безумия

Белка неожиданно покачнулась и с неимоверным усилием сделала новый шаг, цепляясь онемевшими пальцами за чужую спину, как за поводыря. Неуверенно шагнула раз, другой, третий. Но все медленнее и неохотнее, будто передвигалась на несмазанных шарнирах. В какой-то момент она как-то странно дрогнула и почти застыла, будто окончательно влипла в гигантскую паутину. А потом остановилась полностью, прекрасно понимая, что больше не сдвинется ни на дюйм. В ее глазах метнулся настоящий ужас, лицо под коркой снега напряглось, порозовело, выдавая нешуточные усилия с ее стороны, но сильное тело даже не дрогнуло. Только натужно хрустнул обледенелый доспех, противно скрипнули примороженные чешуйки, и все. Она оцепенела, примерзнув к месту, провожая тоскливым взглядом расплывчатый, нервно дрогнувший силуэт.

«Иди, — подумала устало, опасно пошатнувшись от очередного порыва ветра. — Ты важнее. Ты должен».

Доспех издал пронзительный скрежещущий звук и, словно в отместку, до крика сдавил грудь ледяными тисками.

Таррэн обернулся на шум, мигом углядел беспомощную Гончую, тихо охнул от внезапного осознания беды и, прыгнув обратно, едва успел подхватить ее на руки. Мышцы протестующе скрипнули и глухо заныли, потому что никак не собирались тащить на себе обледенелую статую с живыми глазами, полными бессильной злости и отчаяния, но все-таки справились. Он успел ее поймать, не дал рухнуть в сугроб, не позволил замерзнуть до смерти. А затем до боли сжал челюсти и пошел дальше, один, пробивая дорогу собственным телом, прижав неподвижную Белку к груди и старательно отогревая ее своим дыханием.

— Дурак… — неслышно прошептала она, едва губы смогли шевелиться. — Ты важнее… брось…

Он тихо рыкнул и упрямо мотнул головой.

— Таррэн… пожалуйста…

— Нет.

— Таррэн…

— Нет! — свирепо выдохнул эльф и сделал еще один шаг.

Теперь, когда руки оказались заняты нелегкой ношей, он больше не мог уберечь лицо от неистовствующей стихии. Бешеный ветер с воем стегал его кожу, безжалостно выворачивал веки, холодной змеей пробирался под ворот, толстой ледяной коркой покрыл волосы, щеки, нещадно заморозил нутро. Метель внезапно закрутилась так плотно, что вокруг шатающегося эльфа встала сплошная стена из снега: снизу — слипшаяся, отвратительно плотная масса до самых бедер, что пока поддавалась его усилиям, сверху — колючая вьюга, больно кусающая те участки тела, что еще могли хоть немного чувствовать. Каждый шаг теперь давался с огромным трудом. Дышалось тяжело, с хрипами. В груди что-то нехорошо клокотало. Все вокруг застилала мутная белая пелена, тело занемело и отказывало повиноваться. Руки как обняли неровно дышащую Гончую, так и примерзли, не способные ни защитить ее больше, чем есть, ни отпустить. Сердце и вовсе превратилось в кровавую сосульку, но слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от искаженного лица Белки, которая продолжала беззвучно шептать и неистово метаться внутри клетки собственного тела.

— Пусти… пусти… брось сейчас же, придурок! Оставь!..

Таррэн лишь зарычал сквозь плотно сомкнутые губы. Он не смог бы ее выронить, даже если бы захотел: пальцы просто не работали. Зря она так просила, почти умоляла: не брошу, никогда. И если бы даже руки могли шевелиться, он бы сделал лишь одно движение — перехватил ее крепче, чтобы точно не потерять по дороге, и прижал к себе так тесно, как только позволила совесть. Он не мог ее тут оставить, просто не мог, потому что это значило бы оставить свою душу. А потому упорно тащил неподвижную Гончую на себе, страшно боясь только одного: что ледяной плен скует ее слишком сильно. Настолько, что в один прекрасный момент она уже не сможет вдохнуть. И это заставляло поторопиться.

Таррэн старался не видеть ее глаз и не думать о том, во что превратились его ноги. Тщательно избегал смотреть на фиолетовые фаланги своих пальцев, мысленно проклинал себя за самонадеянность и искренне ненавидел проклятый Лабиринт, который мог стоить ЕЙ жизни. А сам упорно держался за одну крохотную ниточку, единственную надежду на спасение — опасно истончившийся Зов, по которому упрямо полз вперед и с тихим рыком проламывал неподатливую снежную массу.

Весь окружающий мир сузился для него до крохотного островка длиной в один неимоверно долгий шаг. Спереди, казалось, намерзли целые горы из снега, громоздящиеся одна над другой так плотно, словно готовились погрести под собой дерзкого нелюдя с головой. И с каждой минутой они становились все выше, шире, круче и неприступнее. Только в паре шагов за спиной еще виднелась проторенная им дорожка, но и она стремительно исчезала за густыми белыми облаками.

Отчаявшись разглядеть хоть что-то, Таррэн, в конце концов, просто прижался лбом к холодной щеке Белки, закрыл глаза и лишь пытался уловить ее дыхание, которое опять стало ненормально редким и очень-очень слабым. Едва заметным, потому что прочная чешуя сжималась вокруг нее все сильнее, подобно смертельной удавке, и очень скоро должна была прекратить все мучения.