Лабиринт

Вспоминая ложные оценки, данные западными союзниками мощи Гитлера накануне войны, я все больше убеждаюсь в том, что наши руководители совершают аналогичную ошибку. Я попытался указать на это Гейдриху, сказавшему, что, возможно, было бы разумнее исходить в нашем планировании из возможности того, что Сталин сможет укрепить структуру своей партии и правительства, и что для него война, навязанная России, станет скорее источником силы, нежели слабости. Гейдрих сразу же прервал это обсуждение, холодно промолвив: "Если Гитлер отдаст приказ о начале этой кампании, у нас возникнут другие прблемы." В другой раз он сказал мне: "Это любопытно - несколько дней назад Канарис высказал мне те же самые мысли. Порой мне кажется, что вы двое развиваете замечательные отрицательные взгляды на ваших совместных верховых прогулках утром."

В мае я предпринял еще одну попытку обсудить эту проблему, сказав Гейдриху, что даже если предположить его стопроцентную правоту, было бы лучшее просто из предосторожности изучить другие возможности и подготовиться к разного рода случайностям. И вновь я был резко поставлен на свое место. "Прекратите ваши лицемерные и недалекие и пораженческие возражения, - сказал он. - Вы не имеете права говорить так."

С тех пор я часто размышлял, являлась ли причина априорного неприятия таких возможностей фанатичная вера нацистских руководителей в конечный успех гитлеровских планов, или же многие из них испытывали в душе определенные сомнения, в тоже время отрицая их в открытом разговоре, опасаясь таким образом поставить под угрозу свое положение. Тот факт, что многие из них никак не позаботились о своей личной безопасности на случай катастрофы доказывает, что верным оказалось перовое предположение, и что у них действительно была слепая вера в руководство Гитлера. Однако и сейчас, и тогда я был убежден, что интеллект Гейдриха бесстрастно просчитал для своего обладателя все возможные варианты. Никто не знал, о чем он в действительности думает. Так, в один из летних дней 1941 г., когда мы были вместе в его охотничьем домике, он произнес следующую фразу относительно того направления, которое принимала война: "Судя по тому, как мы ведем дело, все это плохо кончится. Было полнейшим безумием создать этот еврейский вопрос". Значение этого упоминания о еврейской проблеме стало ясным для меня лишь тогда, когда Канарис - уже после смерти Гейдриха - сообщил мне, что он располагает доказательствами еврейского происхождения Гейжриха. Нервозность, которую испытывал Канарис в это время по поводу войны на два фронта, казалось проявлением его глубокого пессимизма. Во время наших разговоров он беспорядочно перескакивал с одной темы на другую - например, во время обсуждения выпуска американских бомбардировщиков, он мог неожиданно начать говорить о политических проблемах на Балканах. Иногда его фразы были так трудны для понимания, так неясно и туманно сформулированы, что лишь хорошо знавшие его могли понять, к чему он клонит. Особенно это касалось его телефонных разговоров. Однажды я шутливо заметил ему по телефону, что считаю себя обязанным проинформировать Гейдриха и Мюллера о его "пессимистических" разговорах. "Дорогой мой, - ответил Канарис, - я и забыл, что мы говорили по телефону."

Ближе к концу апреля 1941 г. мне как-то позвонил Гейдрих. Он сделал несколько туманных намеков на приближающуюся кампанию против России, но, заметив, что я не понимаю, о чем он говорит, сказал: "Давайте пообедаем вместе, тогда мы сможем спокойно поговорить об этом."

Мы встретились в час тридцать в столовой Гиммлера. Только я туда вошел, как появился Гиммлер, окруженный толпой своих сотрудников. Он благосклонно поздоровался со мной, затем отвел меня в сторону. "У вас будет очень много работы в течении несколько следующих недель", - сказал он. Я весьма сухо ответил: "Это не будет для меня чем-то новым, господин рейхсфюрер." Гиммлер засмеялся: "Что ж, Гейдрих наметил для вас много дел."

За обедом Гейдрих обсуждал многие проблемы, связанные с Балканами, среди них вопрос о связи с различными немецкими частями. И предложил обсудить это с представителями вермахта. Затем он заговорил о русской кампании. Насколько я помню, он сказал что-то вроде этого:

"Вы были правы - фюреру не удалось добиться удовлетворительного решения военной и политической проблемы Британии. Теперь он считает - после того, как наше воздушное наступление закончилось более или менее полным провалом - что Британия может ускорить свое перевооружение с британской помощью. Поэтому он торопит со строительством нашего подводного флота. Его цель - настолько усилить нашу подводную мощь, чтобы отбить у американцев всякую охоту когда-либо активно вступать войну, так как он понимает всю опасность тесного сотрудничества США и Великобритании.