Лабиринт

Шофер был пьяным, усталым, но очень довольным. Он не успел к праздничному столу, но самодовольно надеялся, что дома его ждут с радостью. Сделка подвернулась очень удачная. Все закончили к десяти часам вечера. Его очень уговаривали остаться и отметить. Он только умеренно, на его взгляд, приложился к вискарю. К тому в эту ночь был день рожденья пятилетней дочечки Мариночки. Теперь он каждый новый год вспоминал, как он дергался в холле роддома и как в два часа ночи открыл шампанское, когда родилась дочь. Сегодня казалось сама машина, как конь почувствовал стойло, которое было уже за поворотом. Он чуть не перекрестился прямо за рулем у дома: – Доехали – сказал он о себе и машине.

Сбитая женщина нашла приют в сугробе, метров за десять от обочины дороги без сознания и медленно замерзала. При этом она была в состоянии шока. Лежала на боку, в позе эмбриона, подтянув к груди ноги. Была она тоже несколько пьяна. Тело уже не согревало себя дрожью. Кровь в сосудах сгущалась, как некачественное масло в двигателе на морозе, потребность в кислороде уменьшалась, а мозг – страдал. Она начинала видеть русалок, которые, действительно, водились в Борисовском пруду, образованного по приказу Бориса Годунова. На помощь ей звать никого не хотелось, да и не было на это сил! Эта сладкая смерть при замерзании!

Глава 3. Кошка во временном лабиринте

Пять часов назад на город, замешанный на серпантине, дожде со снегом, блекнущих лучах гобо проекторов и сканеров, рисовавших снежинки и цветы на стенах домов и мокром асфальте, на котором тысячи ног в эту ночь растопили осадки, последними искорками фаер шоу, затихающей музыки и криков, уже немного тлетворном запахе елей и сосен, а также африканско -азиатках шкурок как цитрусовых, так, перешедших в одежду для дам и не только, млекопитающих, и уже ослабевшего вместе с желанием уставшими людьми сна, смутно-детского ожидания счастья, обрушился новый год…

В это время сиамская кошка, внучка той, что сидела за окном йогини, а, может, та же самая, вернувшаяся из странствий по другим мирам, молча бежала по Орехово-Борисово. Но ведь, как известно "Молчаливая кошка опаснее мяукающей", так как "Мягкие лапки, а в лапках- цап-царапки"!

Темнота ночи лишь немного разбавлялась светом уличных фонарей и фарами проезжающих машин, так, если бы в черную краску добавлять и добавлять желтую. Тьма не просветлится, а так: помутнеет немного. На этом тусклом фоне кошка выглядела почти тенью, или, скорее, призраком. А, может, она уже и была им? Периодически в этой ночной мути фосфорилировали бело-желтым цветом ее глаза на узкой мордочке. На самом же деле, это было животное с короткой белой шерстью с серебристым отливом, переходящим в оттенок вороньего крыла, особенно на ушках, хвосте и лапках. Глаза же в действительности были не желтыми, а какого-то голубовато-сиреневого, почти василькового цвета. Как пел когда-то ансамбль "Орэра", канувший в лету, или еще куда-то там еще, вместе с полями синеоких ботанических изысков:

–Разбрелись возле тихой реки

Васильки, васильки, васильки.

Была это приличная, домашняя кошечка, которой место совсем не на предрассветных зябких московских улицах, а у хозяйки в ногах под одеялом с игривым пощекотыванием их всем теплым нежным тельцем точно перед звонком будильника или на коврике, куда ее могли согнать, если хозяйка спала не одна. Еще ее могли оставить на коврике, если госпоже не надо было рано вставать, что, учитывая образ жизни, встречалось не так уж редко. Тогда кошечка с чувством собственного достоинства ждала: когда же хозяйка откроет глаза, чтобы можно было заскочить на кровать.

Поэтому после пробуждения открывание глаз женщиной было смерти подобно: либо лежи, прикрытая ресницами, либо изволь соблюдать обоюдно установленные, вмести с кошечкой ритуалы. Сиамка же была потомком кошечек восточных принцесс и к ритуалам относилась весь серьезно. А они, эти ритуалы, были обоюдно выставлены и завоеваны как войной, так и переговорами и даже скреплены кровью двух равных по темпераменту существ: женщины и кошки… Домашнюю питомицу она не царапала и не кусала, не вампир все же: это совсем другая сказка! Последняя обожала хозяйку нежно, почти сексуально и лишь несколько раз за совместное пребывание, да и то, когда была глупым котенком, выпускала коготки. Но сейчас кошка бежал по предсумрачному городу, увязая в предрассветной мгле…

Утренний ритуал у женщины и мурлыки заключался в том, что когда хозяйка открывала свои глаза, которые у них двоих были почти одинакового, и именно василькового цвета, животное, до этого неподвижно сидевшее и смотревшее ей прямо в лицо, одним прыжком, с победным кличем запрыгивало на кровать. При этом несколько раз подпрыгивала на одеяле, прикрывающем нежную женщину, и иногда, особенно если, это на голом теле была только простыня, сиамка могла выпустить коготки, а представительница прекрасного пола визжала и сбрасывала ее на пол, но "Любишь кошку – люби и ее когти"!