Спокойствие, скорее даже, безразличие ко всему завладело Сонечкой. Она обошла стороной Николая Тихоновича и снова направилась в ванну, чтобы надеть оставленную там форму и поскорее сбежать из дому.
— Что это вы себе позволяете, барышня? — поспешил за ней Николай Тихонович. — Я с вами разговариваю, а вы поворачиваетесь и уходите! Какое неуважение к старшим! Какая невоспитанность! И во всем, буквально во всем, — безнравственность! — Раскаленная сковородка шипела слюною, и толстый, взад-вперед ходящий живот прижимал Соню к умывальнику.
— Выпустите меня, — потребовала Сонечка, и внутри ее привычно натянулась струна. — Я спешу. Я опоздаю.
— Куда это вы опаздываете, чаровница? Ваш дневник красноречиво свидетельствует о том, что вы плохо успеваете по математике. Ступайте в комнату и садитесь за уроки, я займусь с вами…
— Мама позволила мне погулять, я уже сделала уроки.
— Мама слишком либеральничает с вами. Мне это не по душе. — Николай Тихонович наслаждался своей властью над падчерицей. — Я сам займусь вашим перевоспитанием. Сперва дело — потом безделье.
— Вы не смеете! — не помня себя от бешенства, завопила Соня. С силой, неизвестно откуда взявшейся в ее щупленьком теле, отпихнула Николая Тихоновича, сунула в лицо ему резиновую куклу для прочистки ванны, ослепила и придушила на время и вынудила отступить. — Вы не отец мне и вообще здесь никто. И распоряжаться мною вы не имеете права…
Выдавив Николая Тихоновича из крохотной ванной комнаты, Сонечка, пылая от гнева, натянула на себя платье, выскочила в прихожую, сдернула с вешалки пальто и, не надев его, бросилась вниз по лестнице.
— Это хулиганство вам не пройдет даром! — услышала она сверху. — Вы жестоко поплатитесь и еще пожалеете!
Сонечка бежала по морозной улице, и слезы ее инеем застывали на ресницах. «Хоть бы мне совсем окоченеть, превратиться в сосульку и повиснуть на какой-нибудь трубе или крыше! — думала Сонечка, приближаясь к Арининому дому. — Только бы не возвращаться обратно! Не сталкиваться с «батюшкой»! Не видеть его отвратительного живота, его коротких, словно обрубленных, пальцев, его вспаханного докрасна лица и дрожащей то льстивой, то угрожающей ухмылочки!..»
После ванны и разгорячившего ее сражения с отчимом Сонечка так закоченела, что, даже обжигаясь горячим чаем в гостях у Арины, никак не могла согреться.
— Тебе нужно спиртику хлобыстнуть! — определила лечение Арина. — Где-то был у Татьяны, она у нас медработник…
— Ну что ты, что ты, Ариша, разве можно… — попробовала отказаться Сонечка.
Но Арина не слушала ее. Нашла в серванте графинчик со спиртом, уронила несколько капель на язык, поморщилась. Наполнила спиртом небольшую стопку, разбавила от, приказала:
— Пей! Это лекарство. А то заболеешь.
Сонечка покорно выпила. Задохнулась. Охнула. Вскочила. И вдруг почувствовала, как приятное тепло заполнило ее, освободило от напряжения. Голова немного закружилась, хотелось лечь, вытянуть ноги…
Но Арина растирала уже ее ноги спиртом, сняла с нее платье, помассировала спину и грудь, и Соне была приятна ее ласковая забота.
— Поспи маленько, — посоветовала Арина, напяливая на Соню свой толстый шерстяной свитер и старые джинсы. — Я сбегаю за Наташкой, вернусь и разбужу тебя.
— А если придут твои родители? — уже проваливаясь в дрему, спросила Сонечка.
— Не придут! — утешила ее Арина. — Татьяна останется на ночное дежурство, а отец попрется по магазинам и, сама знаешь, постоит там часок-другой в очереди. А я одной ногой там, а другой здесь. Спи, не боись.
Соня заснула и видела сон, но не тот, что мучил ее всю жизнь, другой, прекрасный. Она гуляла в большом цветущем саду, пели птицы, и пахло сиренью. Соня, как наяву, засомневалась: «Зимой и сирень цветет? Странно…» Но долго размышлять ей не пришлось, потому что сказочно прекрасная фея взяла ее за руку и повела за собой, к ручью, в котором переливались, играли солнечные блики. И этом солнечном пруду плавали, обгоняя друг друга, юноши, похожие на сказочных принцев. Сонечка ощутила потребность прыгнуть в этот ручей, порезвиться в воде рядом с принцами. Оглянулась на фею, а она головой ей кивает, улыбается и к воде подталкивает. И сама прыгнула в ручей, смешалась с солнечными бликами, сверкнула, как драгоценный камень. Сонечка заторопилась, чтобы не остаться одной на берегу, скинула толстый шерстяной свитер и джинсы, удивилась: «Зачем Арина меня закутала? Солнце же и сирень в цвету!» Улыбнулась и поплыла.