Лабиринт

К толстой размалеванной соседке Арины не торопясь приблизилась худосочная, с впалой грудью Валюня, полная противоположность подружке.

— Кто там еще? — нехотя полюбопытствовала она. Ловко, как обезьянка, вскарабкалась на подоконник, и толстушка еще потеснила Арину.

— Господи святы! — всплеснула по-обезьяньи длинными руками нескладная Валюня и нарочито осенила себя крестом. — Никак, Дикарик пожаловал? Олимпиада с вечера его шуганула, так он сказал, что ноги его здесь не будет. Зойка, не к добру это…

— Факт! — отозвалась Зойка, не отрываясь от окна. — Клеит он новую бабу. Знаешь, такая хорошенькая, прямо цветочек, из седьмого или из восьмого класса. Ну, причесочка еще у нее такая — девятнадцатый век.

С очкариком ходит. Неужели и эту вспашет, Змей Горыныч?

Арина сразу поняла, что речь идет о Линке Чижевской. То-то за ней в школу стал прибегать отец, а вчера Чижевская уходила домой вместе со Светланой Георгиевной. Ну и дела!..

Арина старалась не шевелиться, чтобы ее не замечали.

— Слушай, Зойка, — удивленно протянула жердеподобная Валюня, — он же вроде за Семгой таскался?

— Поясняю, — не сразу откликнулась толстая Зойка. — Дикарь он и есть Дикарь, будто ты его не знаешь? Снял девку и бросил, подарил Рембо.

— Рембо же вроде над ним, что-то не складывается.

— Очень даже складывается! — обиделась Зойка, попыхивая сигареткой и округляя свои и без того круглые, небрежно подведенные глаза. — Девки говорили, Рембо сам целину не вспашет, а после Дикаря он баб по-всякому использует, извращенец он…

— Да?.. — растерянно, с явным любопытством приклеилась взглядом к подружке тощая Валюня. — А как это — извращенец?

— Меньше зубри, быстрее образуешься! — огрызнулась Зойка с чувством явного превосходства.

Арина не удержалась, прыснула и спрыгнула с подоконника.

— А кто эта чувиха-то? — услышала Арина вслед грубоватый басок Зойки. — Надо ее прищучить, а то трепанет чего не надо…

«Прищучили, как же! — беззлобно подумала Арина. — Трепачки! Значит, этот Дикарь наставил Семге рога! Вот в чем дело-то! Ясно теперь, зачем Линка затеяла гадание по руке, хотела успокоить Семгу, а Семга позабавилась над Катыревым, чтобы предупредить Чижевскую, что в случае чего она поменяется с Чижиком ухажером…»

Ребята разбрелись на дежурство по этажам, в раздевалку, вестибюль и столовую, а Арина медленно потащилась в свою классную комнату, кабинет литературы, который сама же сдуру напросилась мыть вместе с Сонькой. Думала, Светлана Георгиевна к ним заглянет, так удастся пообщаться с ней наедине, Чумка не в счет. Пообщались…

Поганец Колюня все испортил. Да и она хороша, руки у неё чешутся. Теперь и Светлана на нее зуб поимеет, нужно ей это…

Отец уверял ее, что эта школа, возле их дома, хорошая, но для Арины она все равно чужая и враждебная.

В прежнем классе она блистала. С самых первых дней учителя восхищались ее способностями, ее памятью и, можно сказать, преклонялись перед ее умением повести за собой ребят. Если она и не очень готова была к ответу, ей никогда ниже четверки отметки не ставили — в школьной жизни сильны традиции, да и сочувствовали ей все, знали, какая свалилась на нее беда. Здесь никто ничего не знает, и слава богу, но и не ценят ее, как она того заслуживает.

В старой школе тоже бывали несправедливости, и влетало им порядком с Сашкой и Пашкой за их выходки. И учителя — не все, конечно, — были замечательные. Но то была свояшкола, своиребята и своиучителя. Там она ни на кого долго обиды не держала и к ней все относились по-доброму. Может, это и ностальгия по прошлому, но здесь-то точно паршиво.

Никто никем не интересуется, все бегут мимо друг друга, больно цепляя локтями и нисколько не прислоняясь душой. А учителя держатся заносчиво, ребят ни во что не ставят, могут и перебить, и оскорбить, а знают едва ли больше своих учеников, особенно таких, как Катырев или Гвоздев, да и Чижевская.

Эти книжники, интеллектуалы, в общем, нравились Арине, но у нее с ними не очень получалось. Слишком уж они были надменными, слишком кичились своей образованностью. Арина всегда ходила в библиотеку. Книги проглатывала ночами и знала не меньше тутошних «ботаников», но разводить с ними споры-разговоры ей до зевоты было скучно.

Невидимой стеной разделяло ее с этими маменькиными сынками и дочками ее несчастье, ее знание неприукрашенной, жестокой жизни и любопытство к неизведанному, манящее ее на улицу, в шумные ребячьи тусовки, на дискотеки и мотогонки, в которых она не уступала мальчишкам.

Ей хотелось и здесь сойтись с такими ребятами, которые не витают в облаках, как Катырев, не любуются собою, как Чижик, не распускают нюни, как Сонька-Чумка, а умеют постоять за себя и своих корешей, трезво оценивают людей и свои возможности и чувствуют ногами землю, понимая, что она твердая и подстелить соломку не всегда успеваешь.

Она рискнула бы прошвырнуться по здешнему скверику, чтобы своими глазами оценить, что за народец там тусуется, но не одной же ей тащиться туда?..