Лабиринт

— Семушкин очень занят, просил не тревожить.

— Только сегодня? — надменно поинтересовалась Вика.

По долгой паузе она уже сообразила, что ее невидимый собеседник растерян.

— Если не горит, позвоните через неделю. Семушкин работает над важным документом.

— Горит! — крикнула Вика. — Зовите!

Накаляясь, она теряла терпение. Вот ловкач! Все предусмотрел! Взялся за какой-то документ, чтобы оправдать свою просьбу не подзывать к телефону. В открытую с сослуживцами не играет, знает, что при первой же возможности заложат. Если вдруг мать позвонит, неделю будут отвечать, что он отсутствует, — полное впечатление правдоподобия. Но Вика не мать, ее он не перехитрил и не перехитрит никогда.

Отец не подходил целую вечность, потом она услышала его характерное: «Алле!», словно он приглашал тигра спрыгнуть с тумбы. Вика с остервенением швырнула трубку на положенное ей место и почувствовала мефистофельское удовлетворение. Пусть понервничает, пораскинет мозгами, кто звонил. Ясно же, не из редакции, если не стали разговаривать. Нехорошо с отцом такие шутки шутить — а в ее дневник нос совать порядочно? Дотумкает небось, что дочка действует, платит ему его же монетой. Теперь уж и вовсе не в его интересах будет возникать, тем более в присутствии матери. И пусть все катится к чертям собачьим!..

Испытывая острое желание немедленно разрядиться, Вика трассирующей пулей влетела в зал, увидела, как Арина покровительственно и терпеливо учит Чумку попадать мячом в кольцо над головой, и метнулась в раздевалку — пусть тренируются, она так спрячет их формы, что до конца уроков будут искать — не найдут. Кувалда не постесняется и в трусах явиться в класс, а вот Сонька, сирота несчастная, та слезу пустит, покорежится…

Женскую половину раздевалки от мужской отделяли шкафы, в которых, переодеваясь для занятий спортом, ребята оставляли одежду. Вика по блузкам, тем они только и отличались, отыскала форменные костюмы Васильевой и Чумаковой и вместе с вешалками втиснула их в щель между шкафами для мальчиков и девочек. И только тут обнаружила, что, примостившись за матами, предназначавшимися для акробатических упражнений, почитывает книжечку милый умничек Катырев, у которого, если послушать его подружку Чижевскую, не возникает никаких порочных желаний. Бугор Венеры у него, видите ли, развит слабо!

— Профессор! — обозначив на своем лице крайнее изумление, всплеснула руками Вика. — Вы гнушаетесь спортом? Не желаете тренировать свое дряблое тело? Вы не страшитесь, что тонна заплывшего жиром мяса раздавит утонченную душу?

— Отстань! — отмахнулся Борис, продолжая читать. Вика уплыла на свою половину, но почти тотчас же вернулась. Состроив страдальческую мину, попросила жалостливо:

— Бобик, будь добр, золотко, помоги; понимаешь, побежала звонить, натянула по-быстрому платье прямо на футболку, никак не стяну…

— Я что, твоя горничная? — покраснел Борис. — Позови Настену или Катюху.

— Они же далеко, — имитируя искренность, удивилась Вика, — а ты рядом. Я думала, ты джентльмен и готов помочь даме…

Посапывая и поправляя очки, как всегда в момент волнения, Борис приблизился к Вике:

— Ну, что делать?

— Всего-навсего потянуть за подол кверху, мне же мой неудобно, — оправдывалась Вика, состроив ангельское личико.

И не успел Борис пошевелиться, она накинула подол платья на голову, наклонилась, протянув к Борису руки, и ловко выставила напоказ свой нехуденький зад в коротких трусиках.

У Бориса перехватило дыхание. Оголенные ноги покрывал золотистый пушок, от разомлевшего тела шел дурманящий запах. Борис зажмурился и поплыл…

На физкультуре все они прыгали и бегали полураздетыми, не слишком обращая внимание друг на друга, но впервые в жизни женщина обнажалась при Борисе, и он ощущал мучительную неловкость, неведомое ему томление. Вика не ошиблась в своих ведьмовских затеях.

— Я задыхаюсь, — глухо пробубнила она из платья, мешком свалившегося ей на голову. — Тяни! — Вика прихватила Борисовы руки своими и рванула подол.

Платье слетело вместе с майкой, Вика разогнулась, и прямо перед глазами Бориса качнулись упругие острые девичьи груди с нежными коричневатыми сосками. Борис оцепенел и почувствовал, что не может унять дрожи.

— Ой, какой ужас! — внутренне посмеиваясь над растерянностью Катырева, изобразила смущение Вика и прикрыла груди ладонями. Резким движением потянувшись за отскочившим в сторону платьем, сделала вид, что высвобождает из него майку, и, будто не удержавшись на ногах, всем телом навалилась на Катырева. Прильнула губами к его горячим губам, оголенной грудью к свирепо колотящемуся сердцу, а ее мягкие, гладкие руки потянулись вверх по ногам Бориса.

Однажды перейдя границы запретного, Вика не испытывала стеснения в таких развлечениях и наслаждалась страданием Бориса.

— Бобик, — потупив глазки и жеманясь, пролепетала Вика, — извини, пожалуйста. От смущения я прямо уже на ногах не держусь.