Лабиринт

Возвращение, добровольное водворение в палату не потребовало никаких душевных усилий; Берту даже стало обидно; он думал: "хорошо узнику, которого после долгого заточения в слепом скользком подвале, где падение капли подобно акустическому взрыву, вдруг вывели на волю, и он наглотавшись не различимого для обоняния надзирателей аромата скудной сорной травы, пробившейся между мертвых серых плит тюремного дворика, напившись взглядом, но так и не сумев утолить жажду по синему, далекому, свободному небу, ощутив, разгибаясь, боль во всех летаргических суставах, наполнившихся внезапным обилием света, он - уже возвращается обратно, в тусклую землистую узость и впереди расстилается неопределенно долгая туманность плена, и боль, и горечь, и жажда мелькнувшей свободы, и страх смерти, словом,- целый ураган эмоций! живая реакция"; а так что - апатия, словно экскурсия в город отравила его, лишила сил; "поздно, я вернулся очень поздно, они изменились необратимо; они приготовились к смерти: некротека, бэгеры, вырождение, отчуждение, абсурд... этому помочь уже нельзя, Стин зря надеялся..." Берт утратил аппетит, впрочем, видимо, это кусочек биомассы, который он сжевал несколько дней назад, поддерживал жизнь организма; его не радовали ни светлый отглаженный костюм, который торжественно, как знамя, внесла безмолвная медсестра и водрузила на крючок у двери, ни сама незапертая дверь; он часами лежал и смотрел в потолок, изучая мельчайшие шероховатости аккуратно побеленного потолка, иногда ему представлялось, что это поле снега, притихшее после ночной метели,- снег еще приходил в театр памяти бледными полустертыми воспоминаниями детства (он думал, что единственный из живых в городе знает, что такое снег, он - единственный, кто держал его в руках),- он начинал воображать, чьи следы могли быть занесены снежным пухом, пока белизна не растворилась в белизне и его не втягивал в подушку душный сон; всякий раз он просыпался в испарине и понимал, что ничего не изменилось, просто все вокруг еще на какие-то часы продвинулось навстречу смерти; он вставал, подходил к окну и смотрел на мертвый парк, в котором ничего не происходило; лишь однажды вдалеке, в подернутом струйками жаркого марева воздухе, среди голых деревьев мелькнула рваная, лохматая, неопрятная тень - бэгер? и почти мгновенно растворилась, словно ушла в песок; "я сам врастаю в этот могильный покой, из меня вытекает время; нельзя так долго уничтожая время - потом вдруг, разом, как по мановению волшебника, все вернуть; клиническая смерть побеждается иногда при огромном напряжении сил и таланта на фоне счастливого стечения случайностей, и каждый из таких подвигов достоин быть занесенным в книгу, вобравшую историю единоборства жизни и праха; но смерть обмануть нельзя; вымирание народа можно предотвратить воспроизводством народа; но дышащие трупы, воспроизводящие дышащие трупы, бредущие, как слепые лошади, по пыльному замкнутому кругу,- с каждым шагом приближаются к смерти; они уже во власти смерти; и я уже во власти смерти; я слепну; все кончено..." в один из таких заторможенных дней, когда просыпающееся ватное тело медленно восстанавливало присущие ему ощущения, когда за окном вовсю трудился палящий рассвет, Берт с удивлением отметил тихий, повторяющийся звук шагов по коридору, - видимо, от этого он и проснулся; люди шли поспешно, то поодиночке, то группами; задержавшись у окна, Берт увидел, как от клиники отъехал автобус, нестерпимо сверкая на солнце зеркальными металлизированными поверхностями; очередное мероприятие по упразднению? публичное установление нового абсурдного рекорда? взгляд его упал на газеты, к которым он не прикасался уже в течение нескольких дней; вот самая свежая; в глаза бросились огромные буквы заголовка "Великий проект! Тоннель станет исторической вехой в жизни города! Пора выйти за пределы!"

*