«Сейчас начнется», – подумал Аникеев.
Но нападение не начиналось. Иван постоял немного с закрытыми глазами, открыл правый глаз, увидев перед собой только темно-зеленую стену, потом открыл левый. Перед ним была всё та же стена, никаких чудовищ. Ни сзади, ни по бокам их тоже не было. Скелет тоже куда-то исчез. На полу остались лежать только вещи.
Аникеев вытер рваным рукавом рубашки пот со лба, облегченно вздохнул. Осторожно, будто боясь, что чудовища опять окружат его, он опять поднял рюкзак, заглянул внутрь. Пакетиков с порошком больше не было. Зато там оказалась скомканная джинсовая безрукавка, которая, скорее всего, раньше принадлежала татуированному мужчине. Подумав, что безрукавка ему больше не понадобится, Иван надел её на себя. Безрукавка оказалась ему чуть тесноватой в плечах, но это было лучше, чем вообще ничего. Ведь женский свитер, который до недавнего времени носил Иван, сгорел.
Чуть дальше лежали ботинки мулата. Они были прочными и массивными. Иван посмотрел на свои туфли, у которых уже начала отваливаться подошва, перевел взгляд на ботинки. Примерив их, он немного прошелся взад-вперед, пару раз подпрыгнул.
«Немного великоваты, но с носками будут в самый раз, – Иван улыбнулся. – Найти бы только эти носки».
Джинсы были в крови, их Иван решил не надевать и оставить на том месте, где они лежали. Но карманы он всё же на всякий случай проверил. Кроме кучи центов и двух презервативов, Иван нашел три обоймы, в каждой из которой было по восемь патронов. Подняв с пола пистолет, он зарядил его. Валяющиеся на полу патроны собрал и рассовал по карманам. Поставив на предохранитель, он засунул пистолет сначала за пояс, потом в карман брюк, походил из стороны в сторону, выхватывая пистолет из кармана, засовывая назад.
«Нет, – бормотал себе под нос Аникеев. – Я не верю, чтобы этот татуированный тип такой пистолет в кармане носил. Или в рюкзаке. Это ж неудобно. У него было что-то ещё».
Пройдя несколько метров вперед, Аникеев нашел то, что искал – подмышечную кобуру.
«А это уже другое дело!» – Иван стер рукой с кобуры засохшие капли крови, вытер руку об брюки. К кобуре прилагались два кармашка под магазины. Разобравшись в ремешках, подогнав их под свои габариты, Аникеев решил, что пора идти дальше. Кинжал он снял с пояса и убрал в рюкзак. С рюкзаком за спиной, с пистолетом под мышкой он шел вперед и насвистывал ту самую песенку, которую пели лохматики. Он насвистывал не потому, что у него было хорошее настроение, а потому, что ему хотелось есть и пить. Песенка, которая бесила Аникеева в детстве, отвлекала от мыслей о еде. Иван шел вперед, особо не выбирая себе маршрут. Он знал, что лабиринт все равно приведет его туда, куда нужно. И, если лабиринт подкинул ему оружие, значит, нужно готовиться к чему-то серьезному. От этой мысли Аникееву стало как-то не по себе. Прекратив свистеть, он дальше шел тихо, прислушиваясь к звукам, втягивая ноздрями запахи.
Глава 16. Мир, населенный мамонтами, гигантскими медведями и прочими тварями
Лабиринт по-прежнему пах сыростью и немного – гнилым мясом. Где-то слышались то приближающиеся, то удаляющиеся шаги, приглушенные крики, рычание. Аникеев уже привык к этим звукам. Он даже не представлял лабиринт без них. Полной тишины никогда не было, всегда что-нибудь можно было услышать. Увидеть тоже можно было многое. Вот только лучше бы этого не видеть.
Как только Иван подумал об этом, в конце коридора послышался гул. Это напоминало рев самолетного двигателя. Но откуда взяться самолету в лабиринте? Гул приближался. К гудению присоединилось слабое белое свечение, которое с каждой секундой нарастало.
Рука Ивана легла на рукоятку пистолета, но тут же безвольно повисла, пронзенная острой болью. Вскрикнув, Аникеев хлопнул себя по руке. На пол упало светящееся насекомое размером с голубя. По форме оно было похоже на пчелу, только светилось ярким белым светом. Свечение вокруг насекомого стало меркнуть. Оно гасло так же быстро, как жизнь уходила из насекомого. За считанные секунды пчела из ярко-белой превратилась в черную. Крылышки отпали. В тот момент до Ивана дошло, что свет в лабиринте излучают эти огромные пчелы, а шум – вовсе не рев самолетного двигателя, а жужжание этих пчел. И пчел даже не десятки, не сотни. Их миллионы, и все они больно кусаются. В руке пульсировала разрастающаяся боль. Глянув на правую руку, Иван увидел, что она раздулась и стала раза в три толще левой. На уровне лица в воздухе зависли ещё три пчелы. Кое-как выхватив пистолет, он схватил его левой рукой за дуло и стал бить пчел рукояткой, размазывая их по полу и по стенам лабиринта. Жужжание сзади усилилось.