Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

В одну из суббот съехавшиеся студенты-учителя узнали, что к Льву Николаевичу приехали гости. Не желая отрывать его от обязанностей хозяина, мы просидели в школьном здании некоторое время за беседой, за чтением газет и журналов. Наконец появился в учительской Алексей[263], камердинер Льва Николаевича, и изрек:

– Кушанье подано, граф приказали просить пожаловать к обеду.

– Алексей Степанович, – обратился к нему Сердобольский, – я слышал, к вам гости приехали, а можно знать, кто такие?

– Из Москвы давние знакомые графа, барышни Берс пожаловали с матушкой и с сынком[264].

И добавил внушительно:

– Пожалуйте, граф ждут.

Отвыкнув от салонной жизни, от светской болтовни, порвав связи с цивилизацией, с барством, с разными утонченными вежливостями, мы подбирали благовидный повод, чтобы не идти.

– Знаете ли, Алексей Степанович, извинитесь перед Татьяной Александровной[265] и графом, скажите, что я скоро еду в Головеньковскую школу, а потому на обеде быть не могу, а вот если бы Алексей Степанович прислал что-нибудь перекусить перед отъездом, то я не отказался бы; было бы совсем кстати подкрепиться в дорогу, – заметил Сердобольский.

– Да, да, и мы тоже, и мы тоже, – подхватила вся компания, – передайте, что сегодня же мы разъезжаемся по школам, удобнее было бы прислать сюда.

– Как прикажете, – невозмутимо заметил верный слуга и ушел.

Учителя так отстали от городского общества, так одичали, что стеснялись светского общества и чувствовали себя не в авантаже. К тому же и костюм их в деревенской глуши значительно поистрепался и требовал усердной починки и чистки. В обыкновенное время Лев Николаевич служил нам примером, и мы не стеснялись костюмом, ходили в поддевках, в блузах, в кафтанах, в кумачовых рубашках. А тут выступать перед столичными, светскими барышнями в виде интеллигента-мужика, – ни боже мой, ни за что! Лучше совсем не показываться, чем вызывать чувство сожаления и сострадания к этим бедным студентам-учителям.

Наши грустные мысли вскоре были прерваны появлением школьного сторожа Петра и Алексея Степановича, которые, кряхтя, на двух громадных подносах внесли приятные для глаза яства, от аромата которых наши мрачные мысли несколько рассеялись. Татьяна Александровна и Наталья Петровна[266], каждая из них имела среди нас, студентов, своих любимцев, которым протежировала, одна – Эрве[267] и Гудиму, другая – Бутовичу[268] и Томашевскому, поэтому все до мелочи было предусмотрено, ничего не забыто, всего вдоволь. Греха таить нечего, всем хотелось есть, но мы стеснялись об этом говорить.

Утолив свои желудки, мы уселись на ступеньках крыльца, стали подумывать, как нам быть – ехать или не ехать по домам. Поехать, не повидавшись со Львом Николаевичем, было неловко – решили повременить.

Погода была дивная, в природе царила абсолютная тишина. Прозрачный воздух, безмолвные деревья, яркая зелень, листья, цветы застыли, как очарованные; все манило в лес, в тень, но внезапно вся эта сказочная тишина нарушилась стуком колес, треском подков, заливным звоном бубенчиков и грохотом подкатившего экипажа, от которого задрожал дом, и сияющий Лев Николаевич собственной своей персоной, на линейке, запряженной тройкой, одетый кучером, в синей шелковой рубахе, подкатил к школьному зданию.

– Здравствуйте, господа, я за вами, барышни скучают, нужно их развеселить, едем в заказник.

Сконфуженные столь быстрой метаморфозой своего первоучителя, на обращенный призыв его никто не отозвался.

– Анатолий Константинович, что вы удивленно смотрите, ведь вы любитель быстрой езды, видите, какие лихие кони, на подбор, не бойтесь, не опрокину, доставлю здравым и невредимым, садитесь.

– Нет, Лев Николаевич, мне пора в школу, мало осталось времени.

– Да полно, поспеете еще. Александр Александрович, ведь вы не уезжаете, не правда ли? Вам близко. Садитесь, не думайте долго. Не хотите? Митрофан Федорович, пожалуйте. Что это, господа? Точно вы сговорились? Митрофан Федорович, да идите же.

Митрофан Федорович, более мягкий, сговорчивый, сентиментальный, любитель прекрасного пола, дал себя уговорить. Лошади фыркали, пристяжные рвались, коренной нетерпеливо взмахивал дугой, бубенчики гремели.

– Митрофан Федорович, зайдите же, видите, – лошади, как огонь, удержу нет.

Наконец Бутович с крыльца прыгнул на подножку линейки.

– Не разъезжайтесь, господа, вечером увидимся, – крикнул Лев Николаевич оставшимся и, качнув головой, мотнув вожжами, помчался на линейке к своим хоромам.