Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

Четверг. 1 декабря.

Во вторник было несколько гостей поутру и помеха в работе ‹…›. Обедал у Некрасова с Каменским, Тургеневым, Толстым и Языковым. Толстой занемог и остается в Петербурге ‹…›. После обеда мы с Языковым дремали, остальной народ играл в карты ‹…›.

Вчера поутру работал, и, кажется, хорошо ‹…›. К Тургеневу, и обедал у него с Надей, Толстым и Долгоруким, после явились Фредро, довольно милый юродивый, и Иславин[88], менее мне полюбившийся. Пели, врали, слушали рассказы о Севастополе и засиделись до полночи.

Воскресенье. 4 декабря.

В пятницу был обед в Шахматном клубе[89] – первый опыт литературных обедов и вечеров ‹…›. Съехалось много наших – Панаев, Гончаров, Полонский, Тургенев, Толстой, Долгорукий и Языков, одним из первых, чего и надо было ожидать. Присутствие новых гостей в клубе, по-видимому, было приятно его членам и старшинам. Я сидел между Дудышкиным и Андреасом[90], против меня Толстой, Иславин[91], Одоевский и Заблоцкий. Краснокутский привез известие о взятии Карса ‹…›. После обеда читали описание юбилея Щепкину, привезенное Краевским[92] ‹…›.

В субботу же день прошел тише и спокойнее ‹…›. Попал к Тургеневу. Обедал еще бородатый Максель, а после обеда Толстой читал очень хорошие главы из своей «Юности» ‹…›. Вечером я свез Толстого к А. М. Тургеневу, и до половины первого мы предавались тихой беседе.

Понедельник. 5 декабря.

…День провел уединенно ‹…› побыл у Тургенева ‹…›. Толстой представил мне мальчика – поэта Апухтина, из училища правоведения.

Вторник. 6 декабря.

Вечер кончил у Тургенева с Толстым, Иславиным, Панаевым и кн. Оболенским, новым лицом, играющим довольно заметную роль по административно-литературной части[93].

Среда. 7 декабря.

Обедали у Некрасова. Гелеодор, сильно свирепствовавший в пользу Клейнмихеля[94] и потому прозванный advocat des causes perdues[95], Толстой, Бекетов, Иван Иваныч с супругой. Перед обедом был Гончаров – он поступает в цензора. Толстой вел себя милейшим троглодитом[96], башибузуком и редифом. Он не знал, например, что значит цензурный комитет и какого он министерства, потом объявил, что не считает себя литератором[97], и т. д. Мы проехали к больному Тургеневу, и там сей лаз[98] объявил, что удивляться Шекспиру и Гомеру может лишь человек, пропитанный фразою.

Пятница. 9 декабря.

…Вчера утром ездил, получал деньги из конторы «СПб. ведомостей», был у Палацци и у портного, заезжал к Тургеневу. Вечером я, Панаев и Толстой поехали на дачу Галлера. ‹…›

Меня начинает сокрушать поведение Саши Жуковой[99], но сокрушать, пленяя. Это особый тип русской гризетки, о котором стоит подумать. Толстой тоже пленен ею до крайности.

Суббота. 10 декабря.

Пятница была проведена таким образом: утром набрасывал фельетон и исправлял статью о Гончарове[100], которой я доволен. Обедал у брата ‹…›. Конец вечера, то есть до 1 1/2 , провел у Тургенева, где по случаю болезни хозяина происходят отличные рауты. Были Надя, Краснокутский, Фредро, Маркевнч, Жемчужников, а потом Иславин, Толстой и Панаев ‹…› был спор о Саше и Наде[101], однако и изящному посвятили несколько времени, читая сцены из комедии Островского «Не так живи, как хочется». Груша в комедии всех пленила.

Понедельник. 12 декабря.

Воскресенье – день истинно башибузукский, дикий и глупый. Из дома выехал я в 7 часов к Иславину[102]. Ждем Толстого до 9 – вотще. Заезжаем к нему, нам говорят, что он, Тургенев, Соллогуб и другие лица в Hotel Napol'eon. Что бы это значило? Едем туда, и дело объясняется. Башибузук закутил и дает вечер у цыган на последние свои деньги. С ним Тургенев, в виде скелета на египетском пире, Долгорукий[103] и Горбунов. Пение, танцы, вино и прочее. ‹…›

Среда. 14 декабря.

…Явился вчера приехавший Васенька Боткин, а за ним Гончаров. Беседовали, сообщали новости, любезничали ‹…›. Пришли Языков, Панаев и Тургенев с обеда у Ковалевского, Тургенев в великом озлоблении на башибузука за его мотовство и нравственное безобразие[104].

Четверг. 15 декабря.

Обед у Некрасова. Были Тургенев, Толстой, Дудышкин, Иславин и Васенька[105]. Говорено было о русских критиках, о каком-то Реймерсе[106], ухитрившемся растолстеть, сидя на Четвертом бастионе Севастополя. От 7 до 9 у Казанского моста, где я ждал увидеть мою черкесенку но увы, ее не было. Иславин и Толстой показывали, как башибузуки беспутствуют в Адрианополе ‹…›. Затем, что-то съев в кондитерской Пассажа, прошли к Ивану Сергеевичу. Там были Айвазовский, Кемецкий, Маркевич, Фредро, Огарев, Долгорукий, Горбунов и Эдельсон, рыжий господин не очень привлекательного вида. Огарев читал свой «Зимний путь»[107], поэму, всех восхитившую, кроме меня ‹…›.

Вторник. 20 декабря.