— В нетуристической части аида, дальше от склонов, на плоском плато, я увидел другой сад, его размеры были меньше, но обвивающие колонны растения, ярко фиолетовые цветы и красные фрукты сильно отличались от всего, что я встречал в подземном мире. Это место выделялась особенной красотой и яркостью на фоне общей бесцветности. Деревья там пышные и богатые. Ореолы гранат, груш и яблок, свежих инжиров блистали сочным цветом. В этом саду никого не было, но он не выглядел заброшеным. За небольшим зданием из кирпича с простыми, без всяких украшений колонн, стояла огромная треугольная будка, размером с колосса, в которой было навалено очень много ячменных пироженных. Они были до потолка. В далеке, через пустыню серости, сквозь туманную дымку проникало фиолетовое свечение высоких гор. Нигде в аиде я не видел подобного. От небольшого сада шло несколько аллей, но одна из них особенно выделялась своей неухоженностью и редким освещенем от растительности. По пути, аллея плавно превращалась из дороги с несколькими цветами и деревьями в подобие мрачной клоаки и канализации с высокими арочными пролётами без крыши и затапливалась по щиколодку холодной водой. В этой части аида свет от камней неба был очень тусклым и едва я мог видеть свои руки и тело без помощи ярких деревьев. Тьма сдесь практически победила и в самом её конце, в тёмно-фиолетовом свете единственного деревца, выделялись из мрака багровые глаза Цербера. Своей тушей он загораживал нужный мне арочный проход. Он сидел так плотно, что протиснуться с боков не было ни шанса. Я взял несколько ячменных пироженных и кинул подальше от входа. Как только тварь кинулась к печенью — я вбежал в чудовищных размеров зал с круглым потолком в центре, который был украшен мозаиками и выдолбленной в потолке историей этих рек. Повезло псу, что звука всё так и не было и он не слышал мой хлюпающий по воде бег. Но не повезло тебе…кстати как тебя зовут? Мой брат простофиля не представил тебя.
— Его зо… — существо охваченное огнём, подходящим к вискам, вновь прервало скелета ударом по черепу- Мне кажется, что римлянин сам может за себя говорить, не так ли?
— Фавст. Добавлю, что квиритом, а не римлянином, можешь называть меня, ибо сейчас я не воюю и больше не собираюсь обнажать свой мечь. В делах с друзьями и временах мирных мы — Квириты. Римляне же для войны и иностранного представления.
— Тоже ссышь, как мой братец?
— Спустя десятки лет в армии и последнего случая со зверьком, я пришёл к понимаю, что этот мир имеет мало справедливости, а человеческая жизнь слишком хрупкая чтобы тратить её на разрушения и боль. Чтобы однажды человечество научилось жить вместе под знамёнами философии и любознательности к миру, и к каждой отдельной душе, нужен не гладиус, а разум и созидание. Они могут превратить гнев в благую энергию.
— О как…оказывается не огонь был в тебе, а влажный пар. Таких нежных греков как ты забило дорийское вторжение с севера и народы моря имея мечи, а не ”созидание”,— Капаней язвительно спародировал голос Фавста на этом слове, — основали новые города на руинах Греческих полисов и Микен. Ты как никто другой должен понимать, что цивилизации и законы изначально строят не на рассудительности и форумах, а на силе оружия. — Облакотившись на одну ногу и наклонившись к центуриону он смотрел ему в глаза и завершил фразу, надменно плюнул в сторону.
— К сожалению пока это так… — сомкнув губы центурион печально опустил голову, но ему быстро пришли оптимистичные мысли, которые расправели ему плечу и он завершил фразу, смотря оппоненту в глаза:
— Пока…Но без созидания и не будет никаких изменений. Пусть борьба за умы и идеи не столь очевидная сразу, не всегда быстрая, но существенная и более могущественная в перспективе и уж точно под взглядом вечности, чем военные кличи.
— Ох…А ты зови меня Капанеем…римлянин. — Он ехидно улыбнулся
— Я знаю. Ты уже не первый раз говоришь о себе в третьем лице