Квирит

— К сожалению Элизия могла не только принять гнев от коррупционеров, но и от аристократии, консерваторов испытывающих к рабству тёплые чувства. Возможно тебе, как греку старых времен это тоже покажется чуждым, но я так же, как и она, думаю, что рабству нет места в мире будущего. Она не полный идеалист и признавала, что на нём строится большая часть экономики Рима и просто так от него избавиться невозможно. При том, что рабская эффективность в несколько раз ниже заинтерисованого рабочего, но функции рабов нужны по всей огромной территории. Как она думала — нужно продолжать делать, пускай медленные, но уверенные шаги в сторону превращения статуса раба в личность и постепенно упразднять рабство с заменой на квалифицированных мастерова дела, которые получают вознаграждение за свои услуги. А пока это невозможно, делать жизнь рабов не хуже, чем жизнь свободных людей. Теория в юриспруденци об естественном равенстве и свободе должна и дальше развиваться. С другой стороны она опасалась, что старое рабство замениться новым рабством, но под другим названием. Например идеи Диоклетиана о делении людей на социальные классы и реформы по прикреплению человека к месту: земледельца — к “глыбе”, ремесленника — к его цеху ей публично осуждались. Образованные граждане понимали, чтобы Рим выжил нужно не только полагаться на армию и создавать линии обороны, но и заниматься укреплением внутренних опор, чтобы общий дом человечества не рухнул изнутри. Без сильной казны, разумных реформ, поддержки легионов, укрепления границ, деления империи на районы и области со своими губернаторами, искоренением коррупции всё может закончится катастрофой. Жена не стеснялась обнажать ножны и к христиансту. Она говорила, что повсеместное возвышение христианства в будущем приведет к тому то, что получив власть политическую, и власть над умами, они со своей стороны будут приследовать инакомыслящих, дробиться на десятки сект и разъеденят население империи. Будут увлекать людей из мирского царства в Божье, отвлекая их от гражданских и политических интересов.

Фавст замолчал, но потом вспомнил ещё кое что, хихикнув:

Помню, как иногда, по началу своих речей, когда никто не слушал её и всем было скучно, она оголяля одну грудь и говорила:

–”Ага, а теперь то вы меня охотнее слушаете!”

После цитирования жены, центурион ждал какого либо ответа скелета, а тот молчал и двигал головой в такт шатающихся от ветра кронов деревьев.

— Ага…а теперь ты меня не слушаешь? — cпрашивал центурион, пародируя свою жену.

Cкелету тогда явно наскучило слушать все воспоминания центуриона о жене, но не отрывая взора от неба он ответил:

— Да…слушаю. Я просто слежу за птицей, что указывает путь. У неё и правда могло быть много врагов. А как же её окружение? Её поддержка?

— Без лидера не стало и путеводной звезды, а я был слишком подавлен, чтобы встать на её место и закрылся в себе, постепенно отстраняясь от многих. Онемение, злость, вина…