Квирит

— Я признаю, что запинался и допускал где то ошибки, но нас….меня никуда не отправили, и Прозерпина, или как ты говоришь “Персефона” даже заулыбалась.

— Она часто изображается с улыбкой. А маленькими неточностями ты называешь то, как извратил имя Эвклей-Эвбулей?

Скелет продолжал что то раздражённо тороторить и размахивать руками, но Фавст его перебил:

— Я понимаю, что тебя, вероятно, я поставил в опасную ситуацию, возможно, даже подставил, так как лишь благодаря тебе я могу видеть всё то, что вижу и за мной не охотятся те, кто предостеригает вход живым. Ты мой, cвоего рода, спаситель, что появившись в нужное время, что там, в лесу, что тут, охраняющий меня. Поэтому спасибо тебе и извини!

Челюсь скелета приоткрылась и он тут же замолчал и опустил руки, словно подобные слова слышит в первый раз. Он хотел что то сказать, но всё никак не мог собраться со словами. Челюсь его то закрывалась, то открывалась, но в итоге он просто покланился Персефоне, развернулся и вышел из храма, ничего не сказав. Фавст повернулся к богине, чтобы посмотреть напоследок на необычайную красоту храма и самой богини и заметил, что глаза её поднялись и устремились чють выше горизонта. Лицо же исполненное улыбкой так и застыло.

Когда Фавст вышел из храма, скелет сказал ему таким праздным голосом, словно ничего не случилсоь:

— Нам нужно в пещеру на другой стороне, — он говорил и показывал костлявым указательным пальцем вдаль, через реку.

Отвесная скала освещалась отражённым от воды светом, исходившим от камней наверху и переливалась в тёмно синих оттенках. Тропинка была узкая и подобна per item, так сказать, tenebricosum9,— вспомнилось Фавсту. Дорога мягко загибалась вверх, и за невысокой стеной слева, от выдолбленных в скале надписей, что было невозможно прочитать из-за полуразрушенных камней, растилалось несколько мерцающих гротов с узким проходом. Достигнув противоположной части, центурион заметил, что тишина превратилось в абсолютное молчание. Если до этого были слышни шорохи деревьев, чьи то отдалённые шаги, разносимые эхом и ветер узких пространств, то перейдя по скале, не было слышно абсолютно ничего. Только свой собственный голос и неразборчевый, тихий голос скелета. Пройдя между ними скелет достал с пояса потемневшие от старости бумашки и что-что читал. Несколько кругов туда — сюда он бродил рассматривая входы. Остановился он у последнего и то опуская, то поднимая голову смотрел то на вход, то на бумажку.

— Аид даёт возможности перемещаться в мгновение через огромные расстояния и принимать любые формы. А нааам…нужно. хм…

Казалось, что он всё проверяет, а затем перепроверяет перепроверенное бесчисленное количество раз. Пока скелет был занят поиском правильного пути, Фавст уселся на камень и в голову ему приходили части из диалога Платона “фёдор”. Они с женой обсуждали то, насколько прав мог быть Сократ, описывая странствия души и подземный мир. Вместе с ней, они добавляли свои рассуждения фразой: “Если бы подземный мир существовал”

“…Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она представляется и не простою и не единственной: никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.”

— Путь в подземный мир показал мне скелет, а без него я и правда мог бы заблудиться в свечение леса, а без тех ритуалов не появилась бы и пещера — думал римлянин.

“ …Мы в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир.

…Но во впадинах по всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина, в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных направлениях, так, что обильные воды переливаются из одних впадин в другие, словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины реки — горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением лавы, или вроде самой лавы. Эти реки заполняют каждое из углублений, и каждая из них в свою очередь всякий раз принимает все новые потоки воды или огня, которые движутся то вверх, то вниз, словно какое-то колебание происходит в недрах…”

— А подземного огня, извержения вулканов и горячих рек я здесь не видел, — поглядывая на озеро, думал центурион