Квинт Лициний 2

Офицер затравлено взглянул на очередного просителя, и я его прекрасно понимал: за те полтора часа, что пришлось простоять в очереди в душном коридоре, кто только сюда не заходил: и распаленный полковник-гипертоник, чей мощный рык был прекрасно слышен сквозь закрытую дверь, и мамаши с орущими младенцами, и табуны молодых лейтенантов. И всем было надо от него билетов. Срочно! В конце августа! Из Москвы! 

Я поставил оплетенную соломой пузатую бутылку на край стола, этикеткой от себя, и изобразил смущенную улыбку.

– Товарищ капитан, очень, очень надо. От команды отстал, мне тренер голову свернет, если я на позицию не выйду… – и я тряхнул чехлом с луком. – Пожалуйста, помогите, я от ЦСКА выступаю…

– Какая правильная молодежь у нас растет! – воскликнул оживший на глазах капитан, и ловким отработанным движением засунул презент в тумбу. Посмотрел на меня с веселой приязнью: – Куда и сколько?

– Да, один любой, на ставропольский, на сегодня, – я на радости поддернул сумку и чертыхнулся про себя, услышав, как глухо стукнулся пистолет о рукоять кинжала.

– Садись, – кивнул он в сторону стула, и взялся за телефонную трубку. – Ритуля-красуля, посмотри мне из брони один на сегодня на семьдесят седьмой…

Ожидая ответа, он механически постукивал кончиком карандаша по столу. Я же, расслабившись, наблюдал, как, извиваясь, поднимается к давно небеленому потолку струйка дыма от положенной на край пепельницы сигареты.

Все, вроде, в порядке. В САВАК послание закинул, афганскому послу – тоже, прямо на кухню. По идее, должно хватить. До верхов точно дойдет, иранец – один из многочисленных племянников главы САВАКА Нассири, посол Афганистана в Москве – шурин Дауд-хана. А как отрабатывать такую информацию и там, и там знают хорошо.

Афганский лидер последние четыре года сидит словно на вулкане: мятежи и попытки переворотов идут косяком, причем все со стороны проамериканских и клерикальных группировок. Не любят они «красного принца» за тесные связи с СССР, непокорность и реформы. А теперь еще и леваки зашевелились. Чем это все само по себе закончится – мне известно. Вот пусть заинтересованные стороны, сам сардар Дауд да шах Ирана, уже инвестировавший в соседа почти миллиард долларов, и стабилизируют ситуацию. Сохранение там статус-кво на ближайшие годы – это лучшее, что можно представить для Союза. Шурави сейчас на улицах Афганистана – подчеркнуто уважаемый человек, в доме – по-настоящему желанный гость. Там даже межклановые стычки приостанавливают, когда экспедиции советских геологов надо проехать по дороге, где идет стрельба! Вот пусть так все и остается.

Тут воображение опять сыграло со мной дурную шутку, причудливо исказив запах сигаретного дымка. Я стремительно позеленел и громко сглотнул.

– Ты чего, паря? – встревожился капитан, оторвав ухо от трубки.

– Траванулся… – пробормотал я, прислушиваясь к взбунтовавшемуся нутру.

– Да? – он ехидно заулыбался. – Очень на птичью болезнь похоже.

– Это какую? – напрягся я.

На память приходило только «доктор сказал, что у меня какая-то болезнь, то ли два пера, то ли три пера».

– Перепел, – коротко бросил он, все так же насмешливо скалясь.

– А… Нет, не пил…

– На воды, – набулькал он из мутноватого графина.

Я быстро влил в себя стакан затхлой тепловатой водицы, и меня чуть отпустило.

Зря, зря я так глубоко залез в память саваковца – теперь в запахе любого дымка стало чудиться паленое человеческое мясо. Гадость какая, эти его любимые воспоминания, брр… Перед глазами опять промелькнула картинка с извивающимся на раскаленном железном столе женским телом, в ушах раздался вой, в котором не осталось ничего человеческого…

Я вскочил и стремительно рванул в дверь.

Минут через десять вернулся, расслабленный и бледный и молча прислонился к косяку. Капитан взглянул с сочувствием и протянул записку:

– На, болезный, иди в воинскую кассу без очереди, я позвонил. Одно верхнее в купе пойдет?

– Спасибо громадное, – обрадовался я.

– Еще воды?

Я помотал головой:

– Нет, вроде отпустило. Спасибо, товарищ капитан, выручили!

Я с облегчением поспешил к кассе. Отлично, успеваю, до отправления ставропольского поезда еще три часа.

Мысли о предстоящей операции немного отвлекали от того шершавого кома, что саднил в груди.

Уж здесь-то я кругом прав, однозначно. Пусть он еще не начал, но ждать-то зачем? И передоверить это письмам не могу, ненадежно. Я просто нанесу удар превентивного возмездия. Использую высшую меру социальной защиты. Имею право. Да и обязан.

Четверг, 25 августа 1977 года, день

Новошахтинск

Городок встретил меня рядами пыльных пирамидальных тополей, стендом с газетой «Знамя шахтера» и оригинальным памятником «глыба антрацита». Черный кусок породы размером с ковш экскаватора металлически поблескивал с постамента неровными сколами. Я обошел по кругу, с интересом потрогал. На пальцах остался темный след. Вытер о линялое трико и огляделся.