На крыльце крикнули:
– Это будка! Трансформаторная! Зови ребят!
Из Музея, будто по волшебству, начали выскакивать люди. Они рассып'aлись от крыльца веером, быстро двигаясь в сторону обезумевшей будки. В руке у каждого было оружие.
– Ого, – заметил немец, – двенадцать человек. И наверняка внутри еще остались. Ничего себе музейчик… Вот теперь пора. Они смотрят на салют и ни черта не видят. За мной!
Преодолеть полсотни метров было делом нескольких секунд.
– Но окно закрыто! – прошипел Гальтон. – Как мы…
– Тсс! Упритесь руками в стену.
Биохимик бесцеремонно вскарабкался доктору на плечи, оттуда ступил на подоконник, покрутил по раме какой-то железкой в одном месте, в другом, толкнул форточку, и она открылась.
– Подтягивайтесь!
Он помог Гальтону тоже влезть на подоконный выступ. Потом ловко, по-змеиному втянулся в форточку – лишь ботинками махнул в воздухе. Гимнастический трюк был не из самых сложных. Норд легко его повторил.
Они оказались в темном зале – кажется, в том самом, где обитали поменявшиеся судьбой петух и курица, во всяком случае из угла донеслось недовольное квохтанье.
– Подождем немного…
Биохимик остался у окна, глядя во двор. Через минуту искры сыпаться перестали. А вскоре во дворе опять вспыхнули фонари. Кто-то из охранников разбирался в электрике.
– Ну хорошо. Попасть сюда мы попали. А как потом будем выбираться?
Айзенкопф отмахнулся.
– «Потом» будет потом. Пока же надо спрятаться. Они наверняка устроят обход, на всякий случай. Я вон в тот шкаф. Вы тоже куда-нибудь укройтесь.
Сейчас, когда двор был освещен, комната хорошо просматривалась, но кроме облюбованного биохимиком шкафа затаиться здесь было негде. Пришлось перебраться в соседний зал. Но он был пуст – только таблицы и графики на стенах. Норд перебежал к следующей двери. За ней находился вестибюль с раздевалкой.
Столик, где днем сидел администратор, пустовал. В проеме открытой входной двери виднелась спина в белом халате – дежурный стоял на крыльце, поджидая остальных.
Пригнувшись, Гальтон перебежал к раздевалке и спрятался за невысокой перегородкой, под пустыми вешалками.
Вскоре пол заскрипел под тяжелыми шагами вернувшихся чекистов. Они оживленно переговаривались между собой, шутили.
– Всё, хорош трепаться! – прикрикнул на них начальственный голос. – Марш по местам! Сельдереев, Зыков, обойдете территорию – и в дежурку.
– Есть, товарищ начальник.
– Живо, живо!
Разошлись все кроме двоих. Одним был человек, отдававший приказы. Второму, очевидно, полагалось неотступно находиться у входа.
Гальтон беззвучно выругался. Кажется, он угодил в ловушку, откуда черта с два выберешься. Как глупо! Сиди тут, пока не обнаружат.
Чуть не ползком он перебрался к окну, но оно выходило как раз на площадку перед входом. Ни одного шанса ретироваться этим путем, оставшись незамеченным.
– Музей. Это Железнов, – докладывал кому-то начальник по телефону. – Ерунда, замыкание в трансформаторной будке… Конечно, а то как же? Завтра техничку вызову, пускай проверят. Так что передайте: можно выезжать, всё в порядке.
Одна из бетонных плит, которыми было вымощено все пространство вокруг здания, вдруг стала опускаться, а потом отъехала в сторону, обнажив прямоугольную зияющую дыру. Гальтон приподнялся на цыпочки и разглядел спуск, идущий вниз под углом примерно в 45 градусов. Это, значит, и был въезд в подземный гараж, расположенный между Музеем и флигелем.
Изнутри заструился свет, и на поверхность выкатился «паккард», на крыше которого спереди горел прожектор. Потом выехал «кадиллак» директора. Замыкал процессию второй «паккард», тоже с прожектором, но только светившим назад. Автомобили прошелестели шинами через двор и исчезли.
– Ровно два пятнадцать, можно часы проверять, – сказал начальник.
– Это он домой, товарищ Железнов? – спросил молодой голос.
– Как же, «домой». Сегодня у нас чего? Фиолетовый день, по старому воскресенье. В Кремль поехал, к Самому. Через день ездеет. Порядок такой.
Подчиненный почтительно понизил голос:
– Не спит ночью Сам-то. О народе заботится.
– Товарищ Сталин никогда не спит. Особенный человек. Одно слово – гений. Только и у нас с тобой, Мишкин, служба важная. Вот ты парень молодой, малограмотный, по-прежнему сказать – лапоть деревенский, а уже по пятой категории оклад получаешь плюс карточки в распределитель. Доверяет тебе партия. И, главное, вся дорога перед тобой открыта, только старайся. Покажешь себя – можешь попасть в «нижние». А там, глядишь, и в личную охрану товарища Громова. Это, брат, не хухры-мухры.
– «Нижние», «личные» – это понятно. А еще я от ребят слыхал, будто некоторых в Заповедник какой-то берут?
Железнов рявкнул:
– От ребят? От каких это ребят? Фамилию назови!
– Я не помню… Сболтнул кто-то, – заблеял перетрусивший Мишкин.
– Говори фамилию, паскуда! Не то сам ответишь за разглашение, по всей строгости!
– Сельдереев говорил. Утром, в столовке…
– Сельдере-ев? – зловеще протянул начальник. – А ну марш за мной в дежурку. Чтоб не отперся, гнида!
Мимо раздевалки прогрохотали шаги: грозные – начальника, семенящие – подчиненного.