Квентин Тарантино: Интервью

КТ: Да, я провел там первые два года своей жизни, потом мы переехали в Лос-Анджелес. Я прожил в Лос-Анджелесе всю остальную жизнь, кроме пятого класса школы, когда я вынужден был вернуться в Теннесси.

МС/ЮН: Кто ваши родители?

КТ: Моя мать из Теннесси. Она работает администратором в сфере медицинского страхования для неимущих. Все, кто не в состоянии оплачивать медицинскую страховку, могут заключить договор и получать медицинское обслуживание.

МС/ЮН: А ваш отец?

КТ: Мой отец… я никогда не видел своего настоящего отца.

МС/ЮН: Вы с детства были киноманом?

КТ: Да я всю жизнь был киноманом. Удивительно, я встречал людей, которые в двадцать, двадцать пять и более лет не знали, чем заняться в этой жизни. Я всегда это знал, сколько себя помню. Будучи ребенком, я хотел стать актером, потому что, если ты любишь кино, тебя притягивает именно это. Лицедейство — это то, чему я только и учился в своей жизни, причем у очень хороших преподавателей.

Я занимался этим около шести лет. Первым моим учителем был Джеймс Бест, который снимался в «Запрещено!» Сэма Фуллера. Он также играл сумасшедшего, который думает, что он солдат Конфедерации, в «Шоковом коридоре» Фуллера и был партнером Джерри Льюиса в «Троих на диване». Потом я несколько лет учился у Аллена Гарфилда — блистательного актера, снявшегося в «Разговоре» и продюсировавшего фильм «Положение вещей». Он был замечательным учителем, который вдохнул в меня веру и многому научил в актерской профессии.

У Джеймса Беста была школа в Телука-Лейк в Калифорнии, а у Аллена — театральный кружок в Беверли-Хиллз, так что я — лос-анджелесский актер. Когда я учился у Беста, я намеревался стать актером. Но мало-помалу я понял, что я не такой, как другие актеры в этой школе. Я был слишком помешан на кино, и моими идолами были не актеры. Моими идолами были режиссеры, такие как Брайан Де Пальма. И я решил, что я не просто хочу оказаться в фильмах, я хочу сам их снимать. Хотя я и намеревался стать кинорежиссером, я начал обучение у Аллена Гарфилда. Я все еще хотел играть и был неистовым его фанатом. На его занятиях я мог ставить сцены, это было так круто. Он спрашивал меня: «Квентин, ты хочешь стать режиссером? Всякий раз, когда ты занят в какой-нибудь сцене, она кажется мне уже срежиссированной». Эта школа дала мне многое. Он мой наставник.

МС/ЮН: А как насчет киномании в детстве?

КТ: Я просто постоянно смотрел телевизор и ужасно пристрастился к кинофильмам. Как только я достаточно подрос для самостоятельного похода в театр, я стал ходить туда каждые выходные. Если новых фильмов не было, я заново пересматривал старые. По выходным эти старые фильмы с утра до вечера показывали по ТВ, и мои родители сходили с ума из-за меня. «Квентин, ты же маленький мальчик. Иди погуляй. Поиграй в футбол, еще во что-нибудь».

Я был мальчиком с очень ограниченным кругозором. Учился плохо. Мне это было неинтересно. Спорт я не любил. Меня не интересовали модели автомобилей и тому подобное. Я был поглощен кино и комиксами. И журналами ужасов.

МС/ЮН: Какое кино нравилось вам в ту пору?

КТ: Когда начала складываться, скажем так, моя «эстетика», я любил то, что называется эксплойтейшн [2]. Мне нравились такие фильмы семидесятых, как «Тюремное пекло» Джонатана Демме. И все фильмы от Роджера Кормана. В то же время мне нравились криминальные фильмы и фильмы ужасов. Также я открывал для себя Годара, сейчас это звучит как клише. Мне нравился фильм «На последнем дыхании», но любимой была «Особая банда» («Bande `a part»). Так я впоследствии назвал свою компанию.

Огромное влияние оказал на меня и Де Пальма. Он и Годар — мои первые кумиры от режиссуры. И еще Серджо Леоне. Когда я решил стать режиссером, на телеэкраны как раз вышел его фильм «Однажды в Америке». Он был как книга по режиссуре, мастерски выстроенный образец. Я наглядно понял, как персонажи должны входить и выходить из кадра.

Все эти режиссеры были моими киноучителями. А еще одним была Паулина Кейл. В шестнадцать лет мне попалась ее книга «Когда гаснет свет». Я читал ее и думал: «Когда-нибудь я смогу понимать фильмы так же, как она». Я прочел все, что она писала для «Нью-Йоркера», и все ее книги, и многое узнал от нее о кино. Она раскрыла мне чувство драматического сопереживания, разъяснила, как установить контакт со зрителем. Она стала моим профессором.

МС/ЮН: Вы не встречались с ней?

КТ: Никогда.

МС/ЮН: Поскольку она ушла на пенсию, вы никогда не попадете в ее рецензии.

КТ: Поверьте, я это понимаю. Это была просто какая-то ирония судьбы. У меня подготовительный период «Бешеных псов», и тут она уходит. Ну что это такое! Хотя, может быть, оно и к лучшему. Может, я на самом деле и не хочу знать, что она думает о моем фильме.

МС/ЮН: Как вы начали писать сценарий?