Квартира (рассказы и повесть)

Кончив раствор, он тщательно очистил ящик, оббил молотком и, собрав инструмент, сунул в свой рабочий чемоданчик. Кузичев и Мартынюк тоже уже сворачивались — рабочий день кончился уже полчаса назад, они тоже, видно, добивали раствор. Кузичев нынче поднялся выше всех, Мартынюк шёл за ним. Сергей приотстал из-за вызова в управление. Ну, два ряда — это, конечно, чепуха, завтра нагонит. Вообще, когда в бригаде не крохоборствуют, не подглядывают друг за другом косым взглядом и все вкалывают на совесть, то такая работа самое милое дело: и подмочь можно, когда человек отстаёт, и отпустить по срочному делу или за пивом, если тяжеловат с утра и требуется поправить здоровье. В кузичевском звене так и было заведено: ни сам Кузичев, ни Мартынюк, ни Сергей не крохоборничали, не заводили склок из-за двух-трёх лишних кирпичей — делили заработок поровну, хотя почти каждый раз при дележе Кузичев делал Мартынюку втыки за разгильдяйство: тот не промах был заложить за воротник, и из-за этого нередко случались в работе сбои. Но Мартынюк был хорош тем, что всегда чистосердечно признавался в своих грехах и так горячо и искренне ругал себя и клялся, что "завязывает", что Кузичев, чьё слово действительно было золото, молча, с отвращением плевался и лишь махал рукой.

Теперь, спрятав инструмент, они собрались все трое возле кузичевской стенки выкурить на прощанье по сигарете и ещё раз прикинуть глазом общую дневную выработку. Сергею же особо нужна была эта последняя перед расставанием минута, чтобы поговорить насчёт денег и халтуры. Он и начал без всяких околичностей: рассказал про кооператив, про то, кто как себя вёл в разговоре с ним в долбуновском кабинете, и сразу — к делу: попросил у Кузичева сотни две-три до осени. Кузичев, задумчиво смотревший на раскинувшийся перед ним город, перевёл на Сергея глаза — они у него были серые, льдистые, тяжёлые.

— Сотню дам, — сказал он, не раздумывая. И не счёл нужным объяснять, почему не может дать больше.

Сергей знал — такой уж он человек, Кузичев: если бы мог дать больше, глазом не моргнув дал бы. Значит, не может. К Мартынюку обращаться было бесполезно — деньги у него не держались: приходили легко и так же легко и уходили. Он постоянно подрабатывал, почти каждый вечер бегал по квартирам, сшибал пятёрки, трояки, десятки. И у него имелась уйма всяких вариантов на примете. С первого дня их знакомства он то и дело подбивал Сергея на совместные выходы, но Сергей отказывался — был занят своими делами, к тому же в душе он брезговал связываться с Мартынюком, делишки его казались мелочными, копеечными. Теперь приходилось обращаться…

Мартынюк оживился, полез по карманам куртки, среди стёртых бумажонок нашёл одну, разобрал с трудом адрес, ткнул Сергея в грудь.

— Во! Давно в заначке, одному тут делать нечего — вдвоём надо. Печь вынести, голландку. Пошли, гроши пополам.

— А сколько дадут? — спросил Сергей.

— Посмотрим, прицепимся, — уклончиво сказал Мартынюк, и карие глазки его, вдавленные, меленькие, заблестели, как перед выпивкой.

— Сходи, — обронил Кузичев, хмурясь то ли от ветра, то ли от своих каких-то невесёлых мыслей.

Из люка вылез Ботвин. Левой рукой, локтем он прижимал папку, правой держался за поручень. Нос у него был фиолетовый, под цвет берета, и а копчике висела простудная капля. Он то и дело смахивал её рукой, по капля появлялась снова. Обойдя стенку, он записал выработку, помараковал с карандашом над блокнотом, стоя в сторонке и шмыгая носом. Кузичев показал Сергею на него глазами:

— Спроси. Может, даст адресок.

Сергей подумал: чем чёрт не шутит, за спрос не дают в нос, и подошёл к прорабу.

— Юрий Глебыч, помогите в одном деле.

Ботвин посмотрел на него рассеянно, моргнул и словно сморгнул его речь — ни да, ни нет, точно так же сопит, как и сопел.

— Поможете?

— Ну, ну, говори, я слушаю, — монотонно откликнулся Ботвин. Голос у него был глухой, сипловатый, как у всех работающих на открытом воздухе.

— Кооператив выделяют, так денег надо. Подзаработать бы, вечерами. Может, у вас есть где?

— При одном условии, — проворчал Ботвин.

— Каком?

Ботвин указал карандашом на Мартынюка:

— Без него.

— А что?

— А то, чтоб без халтуры. Тебе могу доверить…

Сергей пожал плечами: дескать, это дело не его, хотя, возможно, прораб и прав. И тут же почувствовал укол совести: Мартынюк к нему со всей душой, как к своему товарищу, а он, Сергей, таится, как бы замышляет что-то против Мартынюка.

— А он, что, подводил вас?

Ботвин неопределённо повёл сырыми, нездоровыми глазами и, наклонив голову, отчего берет перевалился в ту же сторону, сказал, понизив голос:

— Есть одна семья. Старик — профессор истории, друг моего отца. Сын — инженер, невестка — пианистка. Интеллигенты. У них четырёхкомнатная, огромная квартира, хотят сделать косметический ремонт, плитку в кухне и ванной. — Он вдруг умолк, задумался и, помолчав, спросил: — Может, на пару с женой? Или с Кузичевым? Смотри. Хочешь, зайди к ним, посмотри, тут рядом. Адрес дам и записку.