Квартира (рассказы и повесть)

Обедать она пошла в столовую, где, как обычно, обедало большинство строителей с капремонта. В раздаточном зале ей встретился Мартынюк — краснорожий, ухмыляющийся, похмельный. Он нёс полный поднос еды, из кармана, судя по крышечке, торчала бутылка пива.

— Ну как там Метёлкин, соревнуется? — просипел он, тормозя на ходу и делая странные зигзаги подносом. — Ох, девка, напрасно отпустила.

— Почему напрасно? — изображая удивление и, как всегда, не принимая Мартынюка всерьёз, спросила Надюха.

Он качнулся к ней, заговорщицки подмигнул — дескать, разговор между нами — и прошептал:

— Смотри, отобьют залётные каменщицы.

— Ой, напугал! — расхохоталась Надюха, думая, что Мартынюк выступает в своём обычном репертуаре.

— А тебе шляпку надо носить, — расхохотался и Мартынюк. Глазки его, хотя он и смеялся, блестели недобро, зло.

— Почему шляпку, зачем? — не поняла Надюха.

Мартынюк ещё ближе придвинулся к ней — она почувствовала его отрывистое дыхание, запах винного перегара.

— Рожки видать, а под шляпкой не так заметно будет…

Снова подмигнув, с высунутым кончиком языка он крутанулся на месте и поколесил к свободному столику.

Ошарашенная в первый момент, Надюха стояла, презрительно фыркая и не зная, что предпринять. Она выросла и всю жизнь провела среди простых людей, которые не очень-то деликатничали и выбирали слова. Она и сама могла при случае, как у них говорилось, "перепустить через левое колено", но всё это бывало больше в шутку, без подлого, ехидного подъедания, скорее — от привычки перекрикиваться и переругиваться на лесах при мелких задирах в работе. Теперь же в словах Мартынюка было другое: какой-то коварный расчетец, может быть злоба, желание отомстить за что-то Сергею. Почувствовав это, Надюха вдруг вскипела вся, кинулась за Мартынюком. И не успел он поставить поднос на стол, как она хлестанула его наотмашь сначала по одной щеке, потом, развернувшись, — но другой.

— Это от меня лично, а это — от Сергея.

Мартынюк, руки которого были заняты, замычал, мотанув головой, и присел от неожиданности. Надюха снова занесла руку, по сдержалась и гневно предупредила:

— Ты, блин горелый, ещё будешь нести пакости, не так получишь.

Она смерила его негодующим взглядом и, круто повернувшись, пошла к раздаче. Её всю трясло, она не замечала, что ставит на поднос. Только у кассы, когда подошла очередь рассчитываться, она ахнула: пять закусок, два вторых и ни хлеба, ни чаю. Она извинилась перед кассиршей, побежала менять блюда.

Ела она быстро, сосредоточенно, не поднимая глаз от тарелки. Мысли её бродили вокруг тревожного, больного, расцарапанного грязным намёком. Собственно, до самого последнего времени, а точнее — до Первомая, всё у них с Сергеем было чисто и ясно: ни она ни на кого не поглядывала и ни о чём тайном от мужа не помышляла, ни Сергей, насколько ей было известно. После праздника донесли ей бывшие её товарки по бригаде про вечер в общежитии и посоветовали, чтобы приглядела за своим муженьком, попридержала его на коротком поводке, а то как бы не заиграл на стороне с какой-нибудь чернявенькой. Говорили и про то, что, дескать, когда жена блондинка (а Надюха была блондинкой!), так мужей обязательно тянет к брюнеткам, так что, дескать, гляди в оба: хотя та брюнетка и хороший человек, но тут, как говорится, чем лучше, тем хуже. На кого намекали доброхотные товарки, Надюха поняла сразу, потому что и сама подмечала не раз, как Ирина Перекатова постреливает глазками в Сергея, не раз перехватывала её тягучий, такой понятный ей, бабе, взгляд. Да и вся эта история с лаком: ведь Надюха спрашивала у неё про лак, та ей отказала, а Сергею сама предложила — как это понимать? Заигрыши, конечно, заигрыши…

Надюха не была ревнивой, но боязнь, что Серёга, её первый и единственный, спутается с какой-то другой женщиной, была для неё оскорбительна. Острая, жгучая обида вспыхивала в ней при одной только мысли об этом. Она была гордая, с особенно развитым чувством достоинства, и никому никогда до Сергея не позволяла притрагиваться к себе — даже в шутку. В школе её прозвали "недотрогой". Она и сама не смогла бы себе объяснить, как это вдруг, так легко, на лесах, во время работы, с первого взгляда влюбилась в того крепкого статного солдата, которого даже не знала, как и звать. Никакие другие парни или мужчины, самые-самые наираскрасивые и самые-самые наиразвеселые, её просто не интересовали — она была однолюбка.