Квартет

— Вы попрали то, о чем не имеете ни малейшего представления, — распинался Безобразов уже значительно медленнее, уловив, что Елена внимательно слушает его, и не разобравшись в природе этого интереса. — Все эти ужасные разговоры о том случае. Как вы думаете, сколько мне пришлось выслушать от знакомых и полузнакомых? Как вы думаете, приятно ли мне все это? И что же? Ни в одной публикации на эту тему не было даже упоминания моего имени. Ни единого, я подчеркиваю. Где справедливость в этом худшем из миров, я вас спрашиваю?

— М-м-м, — тянула Елена.

Она очень хотела просить прощения, но чувствовала, что если откроет рот, то засмеется.

Овсянка бурлила, уже приподнимая крышку, и Елена тихонечко положила трубку, сыпавшую возмущенными возгласами, на тумбу, прокралась к плите, выключила конфорку, сняла кастрюлю и вернулась.

— …ужасная женщина, — услышала она конец одной фразы, а вослед без паузы уже лилась другая. — Вы наплевали в мою душу, разбили, разнесли ее, когда уничтожили композицию. Я видел ваши горящие глаза, о фурия, и не мог сдвинуться с места. Я был поражен, я был возмущен. Как, думал я, неужели такое возможно, и это в наш век. В век всевозможных свобод!

— Одну минуточку, Стив, — перебила Елена. У нее не было охоты выслушивать стенания до вечера. — Я хотела бы принести вам свои искренние соболезнования, всяческие извинения, и все такое.

Идея мелькнула у нее, и Елена торопливо добавила.

— А кроме того, у меня есть предложение, которое должно вас примирить с тем случаем.

Раздвинуть рамки, сказал Богаделов? Постепенно раздвинуть? Да, она на это способна! Они еще не ведают, с кем связались.

— Елена, вы знаете, что по договору вы не имеете права сотрудничать с другими корпорациями в деле оказания рекламно-имиджевых услуг?

— По какому договору? — сперва «не врубилась» Елена.

— Да по тому, который вы невзначай подписали! — желчно напомнил Кирилл. — И пункты которого обязались строго выполнять. И с санкциями которого, предполагается, вы знакомы.

— Вы же видели, я подписала его не читая, — возмутилась она. — Вы и словом не обмолвились насчет каких-то санкций и запретов. Мы же устно все обговорили.

— Не прикидывайтесь, что вы не от мира сего. То, что вы не прочли бумагу перед тем, как поставить свою подпись, по-вашему, чьи проблемы, ваши или мои?

— По-моему, это не проблемы, — парировала Елена с обезоруживающей прямотой. — В чем, кстати о птичках, я преступила условия?

— Кстати о птичках! — возопил Кирилл. — Кстати о птичках. Вы просто не в себе. Утром я смотрел второй канал и видел нарезку из каких-то безумных сюжетов и ваши ехидные к ним комментарии. А потом краткий отрывок беседы с каким-то хлыщом. На будущей неделе они планируют запустить передачу. Что это такое, я вас спрашиваю? Почему вы нас не предупредили?

Елену, как на грех, снова разобрало. Не сдержавшись, она глупо хихикнула и спросила:

— Неужели правда комментарий был ехидным? Ну слава Богу. Я боялась, что все это будет выглядеть, как постановка к похоронному маршу, и я сама в роли мертвеца.

Еще один излюбленный женский прием, представать дурочкой в глазах мужчины, подействовал безотказно, и голос Кирилла смягчился.

— Лена, мы могли бы сейчас поужинать и заодно обсудить возникшие трудности?

— Ну, раз уж я все равно здесь. Однако, должна признаться, у меня ни гроша в кармане.

Кирилл лишился дара речи, и только с такой великой укоризной посмотрел на нее, что Елена сразу подняла руки:

— Признаю свою ошибку. Простите.

В ресторане «Тамерлан», прямо посреди зала, пышет жаровня, на раскаленной поверхности которой шкворчат сочные куски мяса, морских гребешков, трепангов. Все приготовляется на глазах посетителей. Меню поднес официант в одежде монгола.

— Выберите сами, — отказалась Елена на предложение Кирилла.

Днем, прежде, чем поехать в офис, она битый час она провела перед зеркалом. Рассматривая пристально черты своего лица впервые за последние несколько месяцев, а может, и вообще впервые с незапамятных времен раннего детства, Елена углядела некоторые перемены, которыми осталась довольна. Она долго будет оставаться красивой. По той простой причине, что ничто другое так не красит лицо, как работа мысли. Кажется, кто-то из французских философов сказал.

Вероятно, вышеизложенные самовлюбленные соображения сполна отражались на ее физиономии, так как Кирилл нет-нет и взглядывал, пытаясь понять, что это ее так радует.

Он сделал заказ, принесли бутылку строгой конфигурации, Кирилл разлил немного вина по бокалам.

— Не хочется в таком приятном обществе беседовать о делах, — посетовал он, и голубые глаза блеснули. — Но ничего не попишешь. Сначала выясним все формальности.

— Я не могу отменить показ отснятой передачи, — сказала Елена. — Хотя какое-то время назад мне бы этого очень хотелось, но по другим соображениям.

— По каким?

— Все по тем же. По которым мне не нравится статья в «Столичке», и тем меньше нравится необходимость публиковать целую серию подобных материалов.

— Мне это непонятно, — вздохнул Кирилл. — Вы не рады выносить ваши суждения на суд общественности?