Квантовый мост

Судя по данным энцефалограммы, фатальный кошмар начался во вторую быструю фазу сна, которая пришлась на два часа ночи. Инга отмотала видео сразу к этому моменту, не желая терять времени зря. С замиранием сердца стала вглядываться в экран, наблюдая, как пациент, до того лежавший неподвижно, вдруг часто задышал, начал ворочаться во сне, дергать руками и ногами. Послышалось мычание, которое скоро переросло в рев и, наконец, в леденящий душу истошный вопль. Медсестра Алена Малинина, с таким поведением Буковского знакомая и знавшая, что кошмар никак не прервать, разбудить пациента и не пыталась. Об этом она сообщила в разговоре с Ингой сегодня утром, когда пришла на работу с красными заплаканными глазами. Поговорив с ней, Инга отправила ее домой первой. Но прежде выяснила, что Алена, которой не повезло дежурить в ту ночь в операторской, видела на экране монитора, как пациент, воя, буквально срывает с себя лицо и с нечеловеческим воплем выдавливает глаза. Эта картина настолько потрясла девушку, что она впала в ступор и не могла пошевелиться, словно приросла к стулу. А когда наконец пришла в себя, в палате номер девять было тихо. Камера демонстрировала ужасное зрелище, но всех подробностей передать не могла. Алена оставила пост в операторской и побежала в палату. То, что предстало ее взору там, стало последней каплей – она завизжала от ужаса и потеряла сознание. Там, на окровавленном полу, ее и нашли Дмитрий и дежурный врач.

Сопоставив данные полисомнографии и видеозапись, Инга пришла к очевидному, хоть и невероятному выводу – скорее всего, Буковский погиб столь страшной смертью в результате собственных неосознаваемых действий, вызванных невообразимым ужасом, который он испытывал во время ночного кошмара. Все говорило в поддержку этого вывода, если только экспертиза и вскрытие не покажут чего-то иного. Вопрос: что могло вызвать кошмар такой необычайной интенсивности?

Инга встала, потянулась к пачке с сигаретами. Закурив, она вышла на балкон и села на деревянный табурет. Все еще теплое сентябрьское солнце приятно грело спину, но порывы прохладного ветра заставляли ежиться и сожалеть о том, что не захватила куртку или хотя бы свитер, а вышла на свежий воздух в чем была – в домашних шортах и футболке. Инга торопливо затягивалась, потирая озябшие плечи, и пыталась унять тошноту, которая не отпускала после просмотра страшного видео. Жуткие кадры всплывали перед внутренним взором, бросая в дрожь. Не то чтобы она боялась, нет, но наблюдать такое было просто отвратительно. Однако она понимала, что посмотреть запись еще хотя бы раз ей в любом случае придется, чтобы сделать необходимые выводы для себя и для полиции. Кстати, о полиции…

Инга щелчком отправила окурок за перила балкона и вернулась в гостиную. Осмотрев письменный стол, выискала среди кучи нужных и ненужных бумажек обведенную голубым кантом визитную карточку Рогова. Кроме контактной информации, звания и должности, на визитке имелось миниатюрное фото следователя – легкая, чуть высокомерная улыбка на продолговатом лице с заостренным подбородком, аккуратно уложенные на косой пробор волосы, высокий прямой лоб. Ему б не следователем, ему б на сцену и микрофон в руки. Стадионы бы собирал.

Инга усмехнулась своим мыслям. Достала из кармана шортов телефон, набрала номер, но через несколько секунд приятный женский голос сообщил, что абонент не может принять звонок.

Досадно, когда тот, кто тебе нужен, оказывается недоступен.

6

Вечер прошел как обычно: чтение, просмотр новостей и беседа по скайпу с сыном. Алекс, которому в декабре исполнялось двенадцать, учился в пятом классе и жил у своего отца вместе с его новой семьей. Когда обсуждали развод со Стефаном, Инга против такого расклада не возражала, скорее, была его инициатором: она даже не сомневалась, что мальчику, родившемуся в Швеции, будет лучше остаться на родине. И дело не только в уровне жизни. Ингу прежде всего беспокоило, что дети с таким диагнозом, который был поставлен Алексу, в России обычно не получают и половины той помощи, на которую можно рассчитывать в Скандинавии. Знакомая с нравами детей в обеих странах, она была уверена, что насмешек и травли проще избежать там, где в аутистов не тычут пальцем и не называют даунами, – легкая форма этого расстройства позволяла Алексу обучаться в обычной школе, а дети в них терпимы не всегда. Да и русский сына оставлял желать лучшего: вряд ли мальчишка, привыкший большую часть времени разговаривать на шведском, потянул бы тяжелейшую программу российского среднего образования.