Пока ела, размышляла о ночном переживании. Отметила, что впервые странное сновидение стало
Завершив скромный завтрак, Инга походила по камере из угла в угол и вернулась к кровати. Взглянула на засаленный дырявый матрац и подивилась самой себе – как она вообще могла на таком спать? Вчера, шокированной неожиданным арестом и дурными вестями из Стокгольма, ей было не до гигиены. Теперь же пришлось застелить кровать чистым бельем, прежде чем она позволила себе прилечь.
Шок миновал, вернулась ясность ума, и вместе с ним нахлынули беспокойные мысли, цунами мыслей. Если представить себе ситуацию, в которой некто принуждает к самоубийству нескольких человек (очевидное подозрение Рыльцева в отношении Инги), это стало бы обычным уголовным преступлением. Почему в таком случае делом больше не занимается полиция? Почему ФСБ? Предполагается участие иностранных спецслужб? Майор обмолвился об этом в одном из интервью корреспонденту теленовостей. Участие с какой целью? Свести в могилу пару пенсионеров, студентку и четырех обыкновенных мужчин? А смысл? И причем здесь она, Инга? Нагромождение бреда!
Так или иначе, все скоро прояснится, но сидеть и молча ждать своей участи совсем не хотелось, тем более что за тысячу километров отсюда ее сыну срочно требовалась помощь.
Инга вскочила с кровати и бросилась к двери, забарабанила изо всех сил, закричала, требуя внимания. Прошло несколько минут, прежде чем заслонка на окошке сдвинулась, и в проеме показалось хмурая физиономия охранницы.
– Че орешь? – рявкнула она.
– Позовите, пожалуйста, майора Андрея Рыльцева, – попросила Инга, – мне необходимо с ним поговорить.
– Ага, щяз, бегу уже, – ее тонкие покусанные губы скривила издевательская усмешка, – сиди на жопе ровно, тебя вызовут, когда надо будет.
Инга проглотила хамский тон, решив не искушать судьбу, но заявила твердо и вежливо:
– Я должна позвонить родным, я имею право и…
– Отвали!
Окошко с лязгом задвинулось, из коридора донеслись удаляющиеся шаги. Инга матюгнулась и пнула железную дверь, а после принялась мерить шагами тесное помещение камеры. Затем повалялась на кровати, посидела за столом, ковыряясь кривоватой алюминиевой ложкой в каше, потом снова улеглась. Время тянулось мучительно медленно, часы в камере отсутствовали, а мобильник у нее, естественно, отобрали. Но по солнцу в окошке она скоро поняла, что время перевалило за полдень. Тогда ей принесли обед – вареную гречку с котлетой без соли и огурец – и предупредили, что через час ей положена прогулка. Инга никак не отреагировала, прогулка так прогулка.
Оказавшись на свежем воздухе, она получила свои сигареты с зажигалкой и сразу же закурила, выпустив струи сизого дыма в стылый осенний воздух. Прохаживаясь по внутреннему дворику, Инга отметила, что гулять ей предстоит одной. К прочим задержанным ее не подпускали и общаться ни с кем не разрешали. Полная изоляция. И слава богу, сейчас ей только не хватало внимания со стороны представителей уголовного мира. За ее прогулкой угрюмо наблюдали двое охранников – уже знакомая баба с ключами и молодой парень со шрамом на щеке и резиновой дубинкой в руках.
Инга уныло осмотрелась по сторонам – серые потрескавшиеся стены уходили ввысь на несколько десятков метров и заканчивались недостроенными каркасами и бетонными столбами, сиротливо глядящими в низкое серое небо. Судя по доносившимся издали звукам моторов и автомобильных клаксонов, СИЗО находился в черте города, но это, очевидно, не был изолятор номер четыре по улице Лебедева. Инга как-то раз проезжала мимо него и теперь вспомнила, что у того стены бардового кирпичного цвета. Когда ее везли этой ночью, дорогу она не разглядела, но обратила внимание, что черный минивэн под конец путешествия въехал на территорию незнакомого сооружения, в прошлом, вероятно, завода или заброшенного склада. Ясное дело, не все следственные изоляторы обозначены на картах города и имеют на входе адресные таблички.