Квантовая психология. Как работа Вашего мозга программирует Вас и Ваш мир

Коротко говоря – слишком коротко, и поэтому, наверное, не совсем точно, – когда вы решаете, как поступить, и убеждаете себя и других, что вы «обдумали все логически», у экзистенциалистов сразу же возникают подозрения. Кьеркегор настаивал бы, что вы сделали выбор на основании «слепой веры» того или иного рода (например, веры в христианство, веры в научно-популярные статьи, веры в Маркса и т.п.). Ницше бы сказал, что вы, как биологический организм, имеете волю к определенному результату и просто «рационально обосновали» ваши биологические устремления. Задолго до Доказательства Гёделя[2] в математике экзистенциализм признавал, что мы никогда не «доказываем» никакое предположение полностью, но всегда останавливаемся где-то на ступеньках бесконечной лестницы, которая требуется для тотального логического «доказательства» чего бы то ни было. Вот простой пример. Вы пытаетесь доказать утверждение «Я имею Х долларов в банке». Вроде бы никаких проблем, но какая бездна раскрывается перед вами, если вы задумаетесь о том, что такое «иметь» что-либо! (Я думаю, что я «имею» работающий компьютер, но в любой момент может оказаться, что я «имею» компьютер неработающий.)

Фраза «Джордж Вашингтон был президентом два срока» обычному человеку кажется «доказанной», если справочник «подтверждает» ее. Но такое «доказательство» требует веры в справочники – а эта вера как раз и отсутствует во многих теориях, «пересматривающих» историю.

Сартр тоже отвергал абстрактную логику и придавал большое значение выбору, но склонялся к марксизму и пошел дальше Кьеркегора и Ницше в критике терминов, не имеющих конкретных ссылок. Например, в одном своем знаменитом (и типичном) пассаже Сартр отвергает фрейдовскую концепцию «латентной гомосексуальности», заявляя, что человека можно называть гомосексуалистом только в том случае, если он выполняет гомосексуальные действия. Мы неправильно используем язык, когда предполагаем наличие некой ненаблюдаемой «сущности гомосексуальности» в тех, кто «не» выполняет гомосексуальных действий.

Один из постулатов экзистенциалистской теории гласит: «Существование предшествует сущности». Это означает, что у нас нет врожденной той метафизической «сущности», или «эго», которая приписывается человеку в большинстве философий[3]. Прежде всего мы существуем и вынуждены делать свой выбор. Пытаясь понять или описать наш экзистенциальный выбор, люди приписывают нам те или иные «сущности», но эти «сущности» остаются не более чем словами-ярлыками.

Акцентируя выбор, Сартр также заявлял, что нельзя называть человека гомосексуалистом (вором, святым, антисемитом и т.д.) без указания конкретных случаев. «У Мэри была лесбийская связь в прошлом гору», «Джон стащил шоколадку в пятницу», «Робин три раза подал монетку нищему», «Ивлин что-то сказала против своих квартирных хозяев-евреев два года назад» – все это, согласно Сартру, правомерные высказывания. Но приписывать этим людям какую-то сущность – это уже неправомерно. Только после смерти человека, утверждал Сартр, мы можем с определенностью сказать: «Она была гомосексуалисткой», «Он был вором», «Он был милосердным», «Она была антисемиткой» и т.д. Пока остаются жизнь и выбор, как считает Сартр, у людей нет никакой «сущности» и каждый может неожиданно измениться. (Ницше, подобно Будде, зашел еще дальше и утверждал, что у нас нет даже никакого «эго», то есть единого неизменного сущностного «я».)

Никто не знает, к какой категории отнести Макса Штирнеpa – глубокого и сложного мыслителя, у которого прослеживаются странные признаки атеизма, анархизма, эгоизма, дзэн-буддизма, аморализма, экзистенциализма и даже объективизма Айн Рэнд. Штирнер тоже не любил абстракции, не подкрепленные конкретными ссылками (то есть «сущности»), и называл их «призраками»[4]. Кстати, это слово мне безумно нравится. Но если я употребляю этот термин, это отнюдь не означает, что я всецело принимаю штирнеровскую философию (или антифилософию), как и мое использование экзистенциалистских терминов вовсе не свидетельствует о полном согласии с Кьеркегором, Ницше или Сартром.

Эдмунд Гуссерль находится где-то между экзистенциализмом и феноменологией. Отвергая традиционную философию столь же решительно, как и экзистенциалисты, Гуссерль пошел еще дальше и отверг вообще все концепции «реальности», кроме опытной (феноменологической). Если я вижу розового слона, говорил Гуссерль, этот розовый слон принадлежит к сфере человеческого опыта не в меньшей мере, чем тщательные измерения, сделанные ученым в лаборатории (хотя слон занимает другую область человеческого опыта и, вероятно, не так важен для человечества-в-целом – если только, например, о нем не будет написана великая поэма).