Поскольку Дания сохраняла нейтралитет в конфликте, Бор увидел в этом стечении обстоятельств возможность превратить свой недавно созданный Институт в Копенгагене в мировой центр теоретической физики, в место, где ученые со всего мира смогли бы быть свободными от политических предубеждений. Поскольку учреждение было новым, Бор создал его по своему усмотрению. В его центре отсутствовала иерархия, здесь не прекращались споры и обмен идеями, среди ученых, которые были в основном моложе Бора, поддерживалась неформальная обстановка, требовалось ставить под сомнение любую идею и доводить до конца любую гипотезу. Благодаря финансированию из фондов «Карлсберг» (датского) и «Рокфеллер* (американского), Бор был волен пригласить кого угодно провести в Институте несколько дней, месяцев или лет.
У Института в Копенгагене была еще одна причина стать мировым центром теоретической физики: осенью 1922 года Бор получил Нобелевскую премию. Шведская Академия предпочла отложить вручение премии предыдущего года, и это было на руку Бору. Премию ему присудили одновременно с лауреатом 1921 года Альбертом Эйнштейном (Бор получил награду за работу в области структуры атома, а Эйнштейн — за интерпретацию фотоэлектрического эффекта). Это совпадение стало удачным, поскольку Нобелевская премия тогда еще не была медийным явлением. Кроме того, в первые годы Академия наук не всегда отмечала ценность работы лауреата, а зачастую использовала премию для привлечения внимания к научному потенциалу Швеции. Так как Эйнштейн был на тот момент медийной персоной, вручение Нобелевской премии привлекло внимание журналистов, хотя новость сводилась к тому, что немецкий физик получил крупную премию, без уточнения, что она именно Нобелевская. В любом случае, имя Нильса Бора тогда появилось в международной прессе как удостоившегося той же награды, что и Эйнштейн.
После этого Бору стали оказывать многочисленные почести и вручать премии в самых разных странах. Ему делали соблазнительные предложения возглавить кафедры более значимые, чем институт в маленькой Дании. Из Берлина, едва утихли послевоенные беспокойства, Макс Планк дал ему знать, что немецкая академия наук готова предложить ему хорошо финансируемую кафедру, подобную эйнштейновской, где он будет волен делать все что хочет. Лондонское Королевское общество пообещало Бору кафедру с жалованьем, в три раза превосходившим его жалованье в Копенгагене, не считая существенной суммы на учреждение собственного исследовательского центра в любом уголке Англии. Последнее предложение было самым аппетитным: работать бок о бок с другом и уважаемым учителем Эрнестом Резерфордом, директором Кавендишской лаборатории, было более чем заманчиво. Однако верность своему городу и своей стране победила, и Бор остался в Дании.