– Я так и подумал, – медленно кивнул Одиссей, наконец сложивший всю картину. Боль и горе исказили его черты. – Слишком поздно догадался. Но, к счастью, мне достаточно стать предателем и причиной геноцида только один раз.
И пока это проклятое недосущество не начнёт вздымать свои руки, он вынул излучатель из кобуры, перевёл в режим «смертельный», другой рукой вытащил глаз сайн и протянул его врагу.
А когда Вечный увидел их, побелел и выцвел, став жадно разинутой пастью, и пустота наконец дотянулась до глаза, когда Одиссея и глаз начало расслаивать на бессчётное количество нитей и слоёв, человек выстрелил себе в голову.
И ментограмма кончилась.
Секунду принцесса стояла оглушённая, и мягкие серые полосы едва заметно стекали по её плечам и рукам. Теперь она поняла, почему в воспоминаниях был только лог событий, без эмоционального фона. Фокс не хотел, чтобы она пережила то сокрушительное, невосполнимое, что он тогда пережил. И столь отчётливо вспомнил сейчас.
Но даже без его эмоций, даже просто наблюдателем, Ана едва чувствовала, как дышит, в груди была дыра выгоревшего сострадания, а лицо мокро от слёз.
Девушка очнулась, метнулась к Фоксу и обняла его. Гладила, целовала, отдавала ему всю нежность; от неё шло такое тепло, что оно могло растопить полярную шапку самой равнодушной планеты в галактике.
– Любимый, ты не виноват, – шептала она, натурой человеческой, но особенно женской чувствуя, насколько чудовищна эта рана и как важно исцелить её. – Ты всё сделал правильно. Ты совершил страшный выбор, но этим выбором спас нас всех. Ты понимаешь это?
Одиссей молча кивнул, его бледное лицо было пугающе-спокойным; Ана выдохнула, пытаясь взять себя в руки и успокоить сердце. Сейчас она не могла быть слабой и раздавленной, она должна была помочь Фоксу удержать пережитое.
– Если эти не-существа настолько всемогущи, что стирают целые цивилизации, – покачала принцесса головой. – И единственное, что они не могут найти и стереть, это наследие сайн… Значит, твой глаз – самое ценное, что у нас есть. Единственное, что может помочь нам спастись. Ведь эти Вечные рано или поздно найдут способ стереть всё.
Она и не подозревала, насколько сейчас права.
– Объясни мне, как твоё самоубийство помешало им довести дело до конца?
– У Вечных нет власти над глазом, взаимодействовать с ним могу только я сам. Поэтому они не пытались меня убить, а наоборот, сделали бы всё, чтобы спасти. Чтобы я отдал им глаз и пустота коснулась его через меня.
– А-а-а, ты ждал, когда этот гад перейдёт в форму пустоты, и для этого протянул глаз, как приманку? Став пустотой, он уже не мог тебя остановить. А выстрели ты чуть раньше, он бы успел тебя спасти, как они спасали Рами. И ваш диалог перешёл бы на новый виток, но Вечный бы уже понял твой план и пытался бы тебя обыграть.
– Да, – кивнул Фокс. – Они невероятно быстро учатся. Потому что оперируют чистыми смыслами и тянут нить от одного к другому. Но они ещё не научились врать и хитрить, потому что ни взаимодействовали с тем, кто так делал. Вечные даже не знали про такой концепт: обмана и хитрости. Вспомни, они говорили напрямую, как есть, и в своих естественных реакциях дали немало информации. Я догадался, что без меня они не уничтожат глаз. И если я исчезну, глаз станет для них так же недосягаем, как был миллионы лет, пока я не поддался соблазну и не начал его использовать.
– Вот как. Но зачем… – принцесса запнулась, подбирая слова.
Было непросто задать этот прямой вопрос.
– Зачем я позволил им стереть та’эронов и Танелорн? Почему не попытался убить себя раньше, например, залпом из техноконтура?
– Да, – кивнула Ана и опустила глаза.
– Потому что у меня не было права на ошибку, – сказал Одиссей спокойно и нерушимо. – На кону было не слишком многое, а вообще всё. Хотя тогда я не понимал истинных масштабов происходящего, и только теперь начинаю. Но и в тот момент мне было ясно, что действуют эпохальные силы и происходит исторический момент. Представь: в один прекрасный день тебе сообщают, что ты константа мироздания, которую артефакт сайн сохраняет от стирания, и вселенная каждый раз будет переписываться вокруг твоей судьбы?
– Не хочу представлять, – честно ответила Ана. – Но такое случилось лишь однажды?
– Со мной – да, у меня двойная память только об одном периоде жизни. Когда возродился, путаницы в голове было много, пришлось пройти когнитивную стабилизацию. Но заодно снял и сохранил эту ментограмму.
– Мало тебе теллагерсы и перерождений, так еще и мега-глаз?! – воскликнула принцесса, вскинув руки.
– Может, это не два явления, а две стороны одного? – пожал плечами Фокс. Он не раз думал об этом. – Эпохальность не лично во мне, не я константа, а любой носитель глаза. Ты его видишь, значит, играешь какую-то роль в его судьбе. Может, когда-нибудь глаз достанется тебе, и тогда ты станешь мировой константой.
– Понятно, – она снова прижалась к Фоксу, и по волосам побежали возмущение, испуг и даже лёгкая паника, а потом смех, Ана хмыкнула ему в плечо.
– Ты чего?
– Не буду носителем. Не хочу, чтобы тебя из-за меня стёрли.