Семи лет, в маленьком мешковатом скафандре старинного покроя, сшитом вручную специально для этого дня, взволнованный и внимательный. Перед ним, преклонив колено и склонив голову, возвышался мужчина-гора в адаптивной броне. Рядом стояла самая красивая женщина в галактике, Елена Илиад. А по краям зала, в отдалении, теряясь в тени, замерли одиннадцать вераторов, представители каждой династии… кроме одной.
– И последнее, сын, – сказал Оберон спокойно и негромко. – Что бы с тобой ни случилось в жизни, кем бы ты ни стал, куда бы ни занесла тебя судьба, помни: ты должен защищать наследие Древних. Помни: нет ничего важнее глаза сайн.
Он говорил это тихо, чтобы услышали только трое. Мальчик едва заметно посмотрел на маму, проверяя её согласие с отцом – и ему показалось, что она не вполне согласна.
– Но лорд-хранитель, – спросил он, сомневаясь. – Наши предки отдали всё, чтобы спасти людей от истребления. Это первая и последняя цель Ривендалей и всех Хранителей. Неужели этот глаз… важнее людей?
Глаза Елены блеснули одобрением.
– И нет, и да, – проронил Оберон, в его голосе был сумрак сомнения. – Нет, потому что мы не знаем, а можем лишь чувствовать и догадываться. Да, потому что мы чувствуем и верим.
– Во что?
– В добрую волю создателей глаза. Их дары вели и защищали нас после гибели Земли, хотя они сами давным-давно мертвы. Каждый носитель глаза уверен, что сайны благи, я носил его много лет и чувствую это в глубинах моего сердца.
– Но ты не знаешь, – сказала Елена, опустив глаза.
– Не знаю, – согласился отец. – Я думаю, что человечество – часть наследия сайн. Что наши пути как-то связаны, и они оставили нам дар, чтобы действовать вместе.
– Жаль, что они не оставили послание, – Елена качнула точёной головой. – Это сделало бы нашу жизнь куда проще.
Мальчик знал, что она говорит не о далёком прошлом, а о событиях нынешних: напряжении между Обероном и её родной семьёй. И о цедарах.
– Если мы правы, – не ответив жене, продолжал лорд-хранитель, – То спасти глаз и означает спасти людей.
Он смотрел на сына испытующим, пронизывающим взглядом.
– Но мы можем ошибаться. Возможно, глаз сайн не является даром и никак не связан с судьбой людей. Или медузы – хитроумные чудовища, их глаз заставляет носителей чувствовать преданность. А может, это древний и равнодушный народ, который не имел никакого понятия, что их наследие будем хранить мы… Такое возможно. Но что, если мы правы, и этот драгоценный дар позволит спасти нечто большее, чем мы все? Именно так чувствуют носители глаза. А если это правда, то последствия утраты дара сайн будут куда страшнее, чем последствия нашей… слепой веры.
– Но хочется же узнать точно! – воскликнул сын.
– Жизнь не всегда даёт нам чёткие ответы. Она не всегда понятна и проста.
– Как же я догадаюсь, как правильно?!
– Чем дольше ты будешь носить глаз, тем глубже поймёшь эту правоту.
– Совсем как ты?
Человек-гора трудно вздохнул, и от мощи его дыхания мальчика едва не пошатнуло. А затем он сказал пугающую правду:
– Сын. Ты знаешь, как я люблю нашу планету и наших людей. Как сильно предан тебе и маме, я готов защищать вас до последнего вздоха. Для меня не стоит вопроса выбора между
Мальчик стоял с открытым ртом, Елена молчала и смотрела на статуи Первых.
– Поэтому всю свою жизнь я стараюсь делать так, чтобы передо мной не встал такой выбор. И сейчас, когда время выбирать пришло, я раньше времени отказался от наследия сайн и отдал его тебе.
Маленький Одиссей выдохнул с невероятным облегчением.
– Значит, теперь ты выберешь нас с мамой? – едва слышно спросил он.
– Да, – кивнул Оберон. – Потому что теперь этот дар – твоя ноша. И когда судьба приведёт тебя к моменту выбора, тебе одному придётся решать, как поступить. Что сохранить: людей или сайн, глаз или Ольхайм, глаз или тех, кого ты любишь.
Глаза Елены гневно сверкнули, она не смогла сдержаться и положила руку сыну на плечо, коснулась его волос. Но ничего не сказала. Она ещё скажет сыну, что думает – потом, без церемоний, наедине.
– Не знаю, какой тебе предстоит выбор, – кивнул лорд-хранитель. – Но определить твоё наследие сможешь только ты сам, Одиссей. Поэтому сегодня ты должен дать ту же клятву и то же обещание, что давал каждый из нас.
– Какую, лорд-папочка? – волнуясь, спросил мальчик, перепутав слова.
– Ты клянёшься отдать все силы, всю волю и всю свою жизнь ради человечества? – громко спросил Оберон, и его голос заметался в каменных сводах. А когда эхо стихло, он добавил тихо-тихо. – Ты обещаешь превыше всего хранить дар сайн и использовать его на благо всех живых?