Квадратное колесо Фортуны

Отец наградил меня фамилией МАлыш, но с первого класса иначе как МалЫш меня не называли. Первоначальная злость постепенно переросла в привычку и случилось то, что и должно было произойти — теперь я не сразу воспринимал, когда ко мне обращались, «ударяя» правильно. Витька едва доставал мне до плеча и изживал свой комплекс коротышки, постоянно называя меня Малышом. Слыл он весёлым болтуном, желанным в любой компании, и с разными людьми сходился необыкновенно быстро. Был он круглоголов и круглолиц, а его немного печальные глаза излучали удивительную доброту. Имелась у Витьки и тайная страстишка, которой он почему-то стеснялся и от всех скрывал: был он заядлым рыбаком. Множество раз приходилось мне прикрывать его всегда внезапные отлучки, когда после телефонного звонка он стремительно срывался с работы и мчался на другой конец Москвы к какому-нибудь подпольному торговцу то мотылём, то блёснами, то мормышками. Возвращался он всегда слегка виноватым, но абсолютно счастливым. Демонстрируя мне очередное произведение народного творчества, Витька цокал языком, нежно гладил его блестящую поверхность и восхищённо приговаривал: «Ах, молодец, вот умница, ты смотри, чего придумал!» Потом доставал из ящика стола большую плоскую коробку и бережно присоединял новое приобретение к остальным сокровищам. Однажды я спросил, зачем он тратит столько денег на вещи, которыми никогда не пользуется. Витька недоуменно посмотрел на меня: «Они же красивые».

С понедельника Витька жил предвкушением пятницы, обожал любые праздники и мечтал об установлении новых. Уже много лет каждую субботу и в летнюю жару, и в зимние холода ездил он в какой-то «Блиндаж рыбака», возвращался загорелый или обветренный, искусанный комарами и слепнями или с обмороженными щеками и носом, но всегда весёлый и умиротворённый. Рабочая неделя закончилась и Витька пребывал в состоянии лёгкой предпраздничной истеричности. Когда я принёс вымытую посуду он, уже одетый, топтался посреди комнаты, еле сдерживая нетерпение, и походил на рвущегося в атаку боевого пони, если такие бывают.

Январский вечер был хорош: тридцатиградусные морозы отпустили, падал лёгкий снежок, всё было бело и чисто. Витька о чём-то болтал, упиваясь звуками своего голоса. Я не слушал и размышлял о наболевшем. Внезапно Витька дернул меня за рукав и остановился.

— Слушай, старичок, — воскликнул он, — в мою гениальную голову ужом вползла гениальная мысль. Поехали со мной!

— Куда? — не понял я.

— В блиндаж, тупица.

— Окстись, Витя! Охолонись. Чего я не видел в твоём блиндаже? Рыбу я не ловлю, а водку пить и в Москве можно. Зачем я туда поеду, чтоб тебя развлекать по дороге?

— Значит, так ты обо мне думаешь, да? — Витька обиженно засопел. — Ты думаешь, что я зову тебя, чтоб мне в дороге не так скучно было, да? Эх, ты… — От обиды Витька даже покраснел. — Да я о тебе, дураке, думаю. Ты слушай и вникай, когда с умным человеком разговариваешь. — Было видно, что от обиды Витька уже отошел. — Есть там у нас мужичок один, Анатолий. У него машина — вездеход самодельный из трёх или четырёх разных машин собранный. Сам он мужик крайне интересный — все пальцы в перстнях татуированных. Его бы разговорить, такое услышать можно, но молчун, зараза. А вот людей он с собой о-очень интересных привозит.

— Уголовников, что ли?

— Не, разных. Привез как-то политического, тот лет двадцать отсидел. Так он про допосадочную жизнь рассказывал, заслушаешься. И про Сталина, и про Берию, и про других. Всех знал. Другой раз полковника отставного, который в Венгрии в 56-ом был. Вот тебе, где сюжеты прячутся. А то привёз раз старика артиста, так он такие байки про театр рассказывал, что мы животы надорвали. Да и хозяин там, Кузьмич, тоже старикан презабавный, и его разговорить можно. Бери лыжи и айда. Пока мы рыбачить будем, покатаешься в лесу, зайцев погоняешь, воздухом свежим подышишь. Сейчас темнеет рано, так мы часам к четырём вернёмся, ушицы наварим, ну и водочка само собой. А под неё, родимую, да с морозца, да под ушицу люди знаешь, как раскрываются? Только записывай.

— А в этот раз кого он привезёт, не знаешь?

— Малыш, ты и впрямь дитя малое? Откуда мне знать? А может, он вообще не приедет, или один прикатит. Ты же на воздухе, на природе побудешь, чудак. Поехали, со всех сторон не прогадаешь. Мне завтра к девяти за мотылём к одному деятелю заскочить надо. Электричка 9-55, у последнего вагона. Решайся.

Витька втиснулся в переполненный троллейбус и исчез, оставив меня обдумывать неожиданное предложение.

Часам к девяти небо заволокло тучами, и пошел снег. Я твердо решил не ехать, но в десять позвонил Витька:

— Малыш, забыл сказать: возьмешь пять лавриков, десяток горошин и бутылку водки.

— Каких ещё лавриков? — мне показалось, что Витька сошел с ума.

— Лавровых листиков для ухи, сообразительный ты мой. И не опаздывай, ждать не буду.

Скрежет лопаты об асфальт поднял меня ровно в шесть. За окном была кромешная тьма, но черное небо сияло яркими звездами, градусник показывал минус двенадцать и день обещал быть просто превосходным.