Кузнецов. Опальный адмирал

Николай Герасимович хорошо видел Красную площадь. От Исторического музея до храма Василия Блаженного в четком строю застыли войска. Утро морозное, от ледяного ветра захватывает дыхание. Сыпанул снег. Кузнецов посмотрел на часы — 8.00. Из ворот Спасской башни на коне выехал первый заместитель наркома обороны маршал Буденный. Трибуны встретили его громкими аплодисментами. «Как будто влит в седло», — тепло подумал Кузнецов о Семене Михайловиче, с которым давно подружился и которого уважал. Командующий парадом генерал-лейтенант Артемьев отрапортовал маршалу: войска Московского гарнизона для участия в параде построены! Грянул сводный оркестр. Буденный и Артемьев объехали войска. Маршал поздравил их с великим праздником, потом поднялся на Мавзолей. Сталин подошел к микрофону и произнес речь. Голос слегка приглушенный, но в нем было столько искренности! Кузнецову казалось, что Сталин никогда еще не говорил так тепло и уверенно, как в это морозное утро 7 ноября.

— На вас, — говорил Сталин бойцам и командирам Красной Армии, — смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков…

— Волнуется Верховный, и голос у него как-то дрожит, — шепнул Николай Герасимович стоявшему рядом с ним генералу Жигареву.

— Он и вчера волновался, когда выступал с докладом на торжественном собрании на станции метро «Маяковская», — также тихо отозвался тот.

А голос Сталина туго звенел в морозной тишине:

— Пусть вдохновит вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Михаила Кутузова, Александра Суворова…

С винтовками наперевес под боевые революционные марши шли по брусчатке Красной площади пехотинцы и моряки. Прогарцевали эскадроны кавалерии, проехали пулеметные тачанки. «Хороши тачанки, но только не в эту войну, вместо них побольше бы танков», — грустно подумал Кузнецов. Войска проходили по Красной площади в полном походном снаряжении.

После парада Сталин пригласил членов ЦК ВКП(б), наркомов и военачальников на прием. Проходя мимо Николая Герасимовича, он задержался.

— Товарищ Кузнецов, адмирал Октябрьский получил нашу телеграмму? От него есть ответ?

— Пока молчит…

— Вызовите его на прямую связь и объясните, почему Ставка возложила на него руководство обороной Севастополя.

Но связаться по телефону Николаю Герасимовичу не удалось — связь была прервана. Наконец 11 ноября телеграммой в Ставку Октябрьский донес о вступлении в должность командующего СОР и о своих первых шагах…

Теперь наркома ВМФ беспокоило другое: как комфлот, находясь в Севастополе, будет руководить боевыми операциями на всем Черноморском театре? Настораживало и то, что порой Октябрьский был не в меру горяч, тороплив в принятии важных решений. Движимый этим чувством, Кузнецов послал телеграмму Военному совету флота, в которой указал, что главная задача — удерживать Севастополь до последней возможности. Так держали под огнем артиллерии и авиации Таллин, так держался Ханко, так черноморцы держали Одессу… К борьбе за Севастополь нужно привлечь корабли, хотя условия для их базирования там будут трудными. Но известно, что Северный флот в Полярном с началом войны находится под ударами авиации, а линия фронта проходит еще ближе. Севастополь можно и нужно защищать…

Советы наркома ВМФ адмирал Октябрьский воспринял как должное. Его, однако, беспокоило, почему Кузнецов рекомендует привлечь к обороне главной базы флота корабли? Члену Военного совета Кулакову он высказал свои опасения.

— Едва крейсер или лидер появится в бухте, как «юнкерсы» забросают его бомбами, — возмущался Октябрьский. — Нет, линкор и крейсера надо поберечь!

— Филипп Сергеевич, речь идет об использовании корабельной артиллерии! — возразил ему Кулаков. — Причем делать это нужно разумно, без надобности не рисковать.

— Ну если так, я согласен, — угомонился комфлот, хотя настороженность в его беспокойной душе не угасла.

Сказать, что под Севастополем шли бои, было бы неверно. Там шли тяжелые и кровавые бои! В районе Дуванкоя путь прорвавшим оборону немецким танкам преградили пятеро моряков-черноморцев во главе с политруком Фильченковым. В ход пошли гранаты и бутылки с горючей смесью. Три танка запылали, остальные повернули обратно. Но едва моряки перевели дух, как танки снова ринулись в атаку. Теперь их было пятнадцать! И что же? Сначала Иван Красносельский поджег две машины, правда, и сам погиб от вражьей пули, затем политрук Фильченков с гранатами за поясом бросился под танк. Следом за ним — Юрий Паршин и Даниил Одинцов. Десять танков уничтожили моряки! Такое под стать целому полку. Да, чудеса творили морские пехотинцы. Пятеро против двадцати двух танков! Когда подошли бойцы, они увидели в окопе смертельно раненного Цибулько. Он-то и поведал, как все было…

О подвиге горстки моряков наркому ВМФ доложил член Военного совета Кулаков.

— Пишите на героев реляции, я вас поддержу, — заверил Кузнецов.