Кузнец из преисподней

Только в штабной и президентский вагоны патрули носа не совали, обходили по внешней галерее. Здесь бронированные двери тамбуров ощетинились пулеметами «голубых клинков», здесь было тихо, жарко натоплено, толстые ковровые дорожки гасили звук шагов, тикали золотые часы, посвистывали самовары, бормотали сонно лысые псы в своих клетках. Ароматы индийских благовоний расплывались по богатым покоям, оттягивая сырость и шинельную вонь, вполголоса переговаривались телефонисты, стучали костяшки нард и домино.

Коваль щелкнул выключателем. Длинное спаренное купе теперь освещалось лишь толстыми свечами у зеркала, да из зева камина налетали багровые тени остывающих углей.

– И что с нами будет на этот раз? – плотнее закутываясь в одеяло, тихо спросила Надя.

– На что ты намекаешь?

Артур зажег еще свечи. Оконное стекло полосовали потоки дождя, небо и проплывавший мимо лес приобрели одинаковую угрюмо-серую окраску. Потеряв объем, дикий пейзаж превратился в смазанную некачественную фотографию. Приглядываясь, Коваль замечал в полосах прожекторов следы недавних порубок вдоль путей, дважды вдали проносились цепочки караульных костров вокруг каторжных поселений, и снова бурой махиной давил спутанный весенний бурелом.

– Я не намекаю, – Надя подняла с пола кружки, подлила мужу чая из серебряного чайника. – Артур, я всегда говорю прямо. Ведь они бросили тебя, Хранители. Это из-за Бердера?

– Они не бросали меня, и я не игрушка, чтобы меня бросать.

– Почему в соседнем со мной купе едет китаец, а не русский?

– Настоятель Хо такой же Хранитель равновесия, как и русские братья. Он делает нам честь своим присутствием. Я же рассказывал тебе про монастырь.

– Зачем ты хитришь со мной, Демон?

– Я не хитрю. Твоя охрана на месте, лысые псы и гвардия.

– Обычно этого достаточно, но не в этой поездке. Ты взял колдунов. Ты снова боишься, Демон?

Коваль отхлебнул чая, бережно поставил стакан в серебряном подстаканнике на шелковое покрывало стола:

– Ты же знаешь, я всегда боюсь за вас.

Он повернулся и задернул второе окно, пошевелил кочергой в камине. В спальном купе президента стало уютнее. Задрапированные бежевым стены придвинулись, мягкие подушки звали спрятаться, забыться в полусне дорожной неги, повсюду заиграли отсветы огня. Коваль внезапно вспомнил свои детские ощущения. Так порой всплывают в памяти запахи, яркие цвета, чьи-то восторженные лица, крики, смех – все то, что погребено и растоптано вечным боем, в который он превратил жизнь.

Он погрузился в путешествие на троих, с отцом и матерью, в те невообразимо далекие годы, когда билеты на юг приходилось добывать с трудом, а потом папа и мама поочередно сидели, потому что мест все равно не хватило, но даже при таком раскладе все было здорово и замечательно. Они ведь ехали к морю! Ночью уже стало теплее, люди вокруг тоже ехали на курорты и от этого, наверное, добрели, смеялись, шутили, делились бутербродами, огурцами и пивом. Но происходящее внутри вагона маленького Артура не слишком трогало, гораздо увлекательнее было следить за бесконечными созвездиями снаружи, составленными из станционных фонарей, квадратиков многоквартирных домов, зыбких таинственных огоньков деревень, яркого пламени мостов и эстакад… Сколько ему тогда было? Лет пять или шесть. Родители отвлеклись, о чем-то болтая с соседями по плацкартному купе, а он испытывал изощренное удовольствие от того, что его приткнули спинами к жесткой стене, про него как бы забыли, лишь иногда мама, не оборачиваясь, гладила сына по коленке. Он испытывал удовольствие от походного уюта, от близости всемогущих, любящих волшебников. Огромная Россия светилась за стенами вагона, катилась навстречу, расстилалась могущественной неторопливой скатертью-самобранкой. Россия состояла из тысяч и миллионов разноцветных лампочек, это было так интересно и неожиданно, что пятилетний Артур мучительно таращился в окно, не позволяя себе заснуть, не догадываясь, что это еще не Россия, а всего-навсего проехали треть пути до Москвы…

Нынче президенту не хотелось смотреть в окна. Состав катился мимо разбитых, сгнивших платформ, мимо раскуроченных станций без названий. После раннего, трусливого заката за окнами разливалась мутная, мерзкая темнота. Не жаркая звездная темнота юга, а промозглая питерская слепень, сырая и скользкая во всех направлениях, без единого огонечка, без единого намека на человеческое жилье…

Поцелуем в губы Надя вернула мужа в реальность.

– Ты взял меня с детьми в этот поезд, чтобы все видели – Кузнец не боится, он настолько уверен в железной дороге, что повезет на Урал дочерей. Ты как будто нарочно сделал из нас мишень. Ты хочешь высадить нас…

– После Перми вас встретит Анна Третья с верными людьми. Зачем ты так говоришь? Ты намеренно обижаешь меня? Могла бы отказаться, поехали бы на моторе…

– Ты же знал, что я не откажусь, раз это нужно тебе. И не пожалею. И я тебя не обижаю, Демон, я хочу услышать правду. Это правда, что на тебе кровь учителя Бердера?

Она ждала честного ответа.

– Не надо тебе лезть в эти дела. Кто надоумил?