Надежда берет из рук Симича пустую чашку, в другой держит свою. Симич протягивает ей чашку, но не отпускает ее.
Надежда: Я помою, прежде чем уйду? Я быстренько…
Симич смотрит на нее, просто впяливается в нее каким-то необычным взгладом. Чашку и не держит, и не отпускает. Потому что эта девушка сказала ему, что он молод. Что он нужен ей как воздух. Что она смотрит на него, и что они оба одинокие, одинаковые люди, которые случайно нашли друг друга.
Надежда: Если не хотите, тогда вот вам и моя…
Симич продолжает смотреть на нее. Они стоят слишком близко друг к другу. Между ними только пустые чашки и блюдца, которые случайно были наполнены безвкусным чаем. Они так смотрят друг на друга несколько мгновений. Потом Симич вдруг еще немного наклоняется и целует Надежду. В губы. Надежда роняет чашки. Они падают и с грохотом разбиваются. Фарфор разлетается на тысячи мелких кусочков. Симич только чуть-чуть отстраняется. Он даже не понимает, что произошло. Надежда поражена. Она вытирает лицо, губы, почувствовав не свежее дыхание этого человека, его старческий запах, его слюну, которая, высыхая, охлаждает ей лицо.
Надежда: Вы… Вы…
Она даже не дышит. Едва выговаривает.
Надежда: …отвратительный старик! Вы просто отвратительный старик!
Надежда уходит, продолжая вытирать лицо, как будто на нее вылили ведро помоев. Симич как-то неуклюже идет за ней.
Симич: Подождите! Я думал… Остановитесь!
Симич касается Надежды. Она вдруг поворачивается и со всей силы отталкивает его. У нее не хватает слов. Она хочет что-то возразить, сказать ему все, поставить его на место, но слов просто нет, они не приходят в голову. Единственно, что она успевает сказать:
Надежда: Как вам не стыдно!
Надежда отворачивается. Уходит. Симич остается стоять.
Затемнение
VКухня в доме Игнятович. Дада сидит за столом. Рядом с ней ее ребенок и Милан, который готовит на обед что-то мерзкое. Милан (не помню, говорила ли я об этом) — человек, который выглядит не очень хорошо. Он лысеет. И эта неприятность дополняется еще длинной его волос и тонкими усами. Он всегда как-то согнут, почти горбат. Он ведет себя, как человек, который так никогда и не смог привыкнуть к своему телу. И когда он говорит (все равно, что говорит), выглядит очень грустным, как будто в любой момент готов заплакать. Или как будто у него под носом и под его тонкими усами что-то постоянно неприятно пахнет. И хотя говорят, что каждый человек хотя бы кому-нибудь, но нравится, Милан не может понравиться никому: ни жене, ни отцу, ни дочери. Он даже своей покойной матери был неприятен. Милан склонился над тарелкой с чем-то мутным.
Дада: Тебе нравится завтрак? Это твоя дочь сама приготовила.