Кузнечик сын кузнеца (рассказы) (СИ)

Вечереет. Забирая остатки знойного дня, солнце клонится за горизонт, передавая эстафету сумеркам. Внизу с одной стороны уже темнота, с другой, где осталась цивилизация, пока ещё свет от красного диска, который плавно ускользает по дороге-насыпи. Последняя вспышка уходящего дня осталось незамеченной, будто фотограф-любитель случайно нажав на кнопку пуск, сделал никому ненужный снимок.

Митяй (так зовут его родители), юноша лет семнадцати, досмотрев до конца закат и дождавшись, когда глаза привыкнут к темноте, что есть м очи, припустился домой ужинать. Мать в вопросах распорядка дня (и не только) была строга, накрывая на стол в одно и то же время, а отец за любое опоздание мог всыпать по первое число. Получать нагоняй в первое воскресенье июля (выходной) Митяй, естественно, не желал, поэтому и сорвался домой, срубая палкой головы высунувшихся ромашек, с которых, протяжно жужжа, летели прочь обыкновенные шершни.

Митяй выбежал на дорогу, сделал вдох-выдох для успокоения дыхания и, стараясь не пылить, зашагал спокойно. Колючки репейника, оккупировавшие обочину, смотрели ему в след, словно просили: «нам этого мало, мы хотим всю дорогу, дай нам приколоться». От дороги, идущей в никуда, остался короткий, пыльный отрезок. Так же как и в жизни, сильный побеждает слабого. Вот и автомагистраль с её неприступной насыпью оказалась сильнее.

Деревенский дом, где жил Митяй, хотя и стоял на отшибе, был рядом с большой дорогой, а остальные дома его сейчас мало интересовали, потому что они давно пустовали. Правда, с другой стороны деревни, около болота, в доме с большой мансардой жил бобылём ещё один человек, увлекающейся звёздами. Но Митяй в настоящее время о нём не думал, сосание под ложечкой вытесняло все его мысли.

Войдя в сенцы, Митяй ощутил вкусный запах еды: так приятно пахнуть могла только жареная рыба. Но мать рыбу готовить не любила. Поэтому Митяй зашёл в дом немного растерянный, просмотрев, стоящую у плиты полнотелую брюнетку лет сорока пяти, и пропустив взгляд мимо, сидящего за столом отца, бородатого здоровяка.

- Кх-кх, - кашлянул отец.

Митяй повернулся к углу и неумело несколько раз перекрестился.

На столе стоял горшок с кашей, крупно порезанная зелень, огурцы и хлеб. К отцу подсела мать. Сел за стол и Митяй.

- Сегодня, как и заказывали. – Мать разглядывала сына. - Гречка с салом.

Митяй сидел со скрытным видом, потому что гречневую кашу, тем более с салом, не заказывал. Он любил рыбу жареную, варёную, любую.

Начали есть.

Возможно, отец был не в духе, поэтому ни с того ни с сего зыкнул:

- Руки вымыл?!

Митяй размышлял, от какого сказанного глагола ему достанется меньше. «Забыл» - два удара в лоб деревянной ложкой. «Не мыл» - ответ категоричный, поэтому один подзатыльник, но сильный. «Не твоего ума дело» (не глагол, но всё равно) – два удара в лоб и подзатыльник в строгой очерёдности.

- Вымыл! – твёрдо сказал Митяй.

- Хватит тебе, - заступилась мать. – Садись к столу.

- А-а-а, - уже думая о чём-то другом, протянул отец. – Молодца…

Глава семейства умело орудовал ложкой; подковырнёт кашу в горшке, а там ещё кусочек сала. А Митяй, как не старался за ним не поспевал, к тому же сало попадалось редко. Мать, как и все раздобревшие женщины, ела мало, как мышка.

- Отец, ты можешь не чавкать? – усмехнувшись, спросила мать.

- А-а-а, ага… - кивнул отец, превратившись из главы семейства в рядового обжору.

- Ага… - передразнила мать.

«Вот стерва привязалась, - подумал отец, рассматривая материнскую грудь, которую, в прочем, видел неоднократно. – Надо ночью залезть на эту колоду. Может, тогда подобреет».

- Я к Пётру Петровичу схожу? – спросил Митяй.

Отец, как бы уже отстранённый от роли главкома и, видя, что жена смотрит с пристрастием, решил не усугублять и взял паузу.

- Сходи, - разрешила мать. – Но только до одиннадцати. Утром кормить скотину.

- Там с корреспонденцией повестку призывную кинули, - вставил, между прочим, отец.

- Я тебе тыщу раз говорила! – восстала мать. – У моего сына плоскостопие и он ни в какую армию не пойдёт.

- Да там по поводу учёта.

- Никаких учётов!

- Ну, я пошёл, - сказал Митяй.

Отец в очередной раз кашлянул.

Митяй машинально развернулся и неумело осенил себя крестным знамением.

Отбежав от дома на приличное расстояние, когда слова уносятся ветром и слышать их могут лишь сверчки, да лягушки, Митяй выругался:

«Суки! Чёртова церковно-приходская школа. Всё равно убегу».

Прошедшей зимой отец тяжело болел, таблетки не помогали, к тому же быстро кончались. Уже маячила дата отплытия в тёмное царство, когда отец, как за спасательный круг, уцепился за веру в Бога. Он, бывший агроном, к тому же коммунист, всю жизнь отвергавший егосуществование, взялся молиться, чтоб зацепиться за этот, белый свет. Отыскав на чердаке иконы, Митяй повесил их в угол.

- Боже спаси. Боже сохрани, - кряхтел отец одно и то же, потому что другие молитвы, естественно, не знал.