Кузьмич

«Персональное» купе позволяло нам всегда, при желании, уединённо поговорить. Правда, о своей будущей жизни за границей мы уже много говорили и с опытными «волками», и с теми, кто жил в Вене до нас, так что теоретически мы были проинформированы. Но опыт у всех, слава богу, разный, и по любому вопросу было много неясностей. Где и как будем жить, какими будут мои обязанности, как отнесутся к нам торгпредские, как вольёмся в Колонию, какие отношения сложатся с сотрудниками на фирме… Для двух-трёхлетней жизни эти проблемы, как оказалось, были немаловажными. Когда уезжаешь далеко и надолго в неизведанные края, особенно в молодом возрасте, в душе возникает физически ощущаемое напряжение. Это как натянутый до звона альпинистский трос, когда до вечного падения остался один миг, давящая жуткая тревога, что-то от дремучести наших предков, вечно ожидавших самого худшего. Объяснить такое состояние простой логикой невозможно. Это начало ностальгии. Слово для многих непонятное, так как они такого чувства не испытали, а может быть и не могли испытать.

Тревожный сердца стук, тревожный стук колёс.

Берёзы, детство, юность мчатся мимо.

Вот натянулась, рвётся пуповина,

Так на войну мать провожает сына,

Так рвётся тонкий альпинистский трос.

Ностальгия – это дискомфортное состояние, беспокойство, необъяснимая тоска по чему-то уже ушедшему, светлому, мягкому, ласковому и ощущение, что этого уже не будет никогда. Да и настоящее ощущается как граница, предел, за которым останутся обжитые места, привычки, друзья, родители, может быть любимые люди, которые вблизи и не были такими любимыми. Ни лёгкая грусть, ни неудовлетворённость чем-то конкретным не могут, как я убедился позднее, сравниться с ностальгией, которая острее, горче, безнадёжней. Против неё нет лекарств. Она может настигнуть тебя где угодно, и ты вдруг становишься, как больной, который знает о своей приближающейся кончине и смотрит на всех как бы со стороны, из небытия, становится огромным, аморфным, всё понимающим и всё прощающим. Потом это состояние проходит, но рубец на сердце остаётся и, возможно, он когда-нибудь сыграет свою роковую роль. Ностальгию не сравнить с одиночеством. Одиночества некоторые люди в определённом периоде жизни жаждут, а оказавшись одни, быстро вылечиваются тем же одиночеством и, облегчённо вздохнув, начинают снова активно общаться и получать от этого удовольствие. Ностальгия есть или её нет, и никаких положительных эмоций она не вызывает. Она настигала меня в машине, когда я спешил на встречу с венским человеком, утром, когда, проснувшись, мне казалось, что всё кончено, ещё не начавшись, за дружеским обедом, когда, в общем-то, приятные и даже близкие люди вдруг превращались в статистов, отдалялись, а я оставался за стеклянной непроницаемой стеной, продолжая говорить, смеяться, есть. Некоторые ещё называют ностальгию «чернухой». Я не знаю, есть ли у ностальгии разновидность. Скорее всего, «чернуха» – это крутая кратковременная тоска, когда человек отпускает тормоза, пьёт по-чёрному, и для него всё вокруг покрыто тёмным покрывалом: люди, природа, окружающие предметы. Логика, доводы остаются за пределами его сознания. Его можно куда угодно увести, сломать уничтожить. Бутылки для него в это время ассоциируются только с одним действием – наливать и пить. В чём выражается его пожирающая тоска, о чём он вспоминает и думает, покрыто тайной, так как понять нить его рассуждений смог бы, наверно, только такой же «чернушечный» брат. Не хотелось бы ссылаться на «неизведанную русскую душу», но что-то магическое здесь есть, а первопричина скрыта во мраке неизвестности и в первобытном одиночестве человека в обществе. Поистине каждый умирает в одиночку.

Стоя в проходе мчащегося в ночь поезда и внимательно всматриваясь в темноту, я пытался поймать за хвост какую-нибудь созидательную мысль, но безуспешно, поэтому, чуть ли не махнув рукой, вернулся в купе, залез на полку и улёгся напротив сопящего во сне сына.