Кузьма Минин

При расставании Минин пообещал, как только «придет Казань» и явятся гонцы, посланные под Суздаль, Владимир и Юрьев-Польский, так и все ополчение тронется в путь.

Мороз крепчал. Люди жались друг к другу. Взволнованные выходили ратники из Нижнего. Прощай, тепло! Прощай, уют! Прощайте, братья ополченцы! Что-то будет впереди?

Вскоре после ухода князя Лопаты вернулся Пахомов. Он оповестил нижегородцев о мученической смерти Гермогена. Бояре требовали у патриарха по наущению панов, чтобы он послал грамоту нижегородцам, запрещающую ополчаться против короля. Гермоген с негодованием ответил:

— Да будут благословенны идущие на очищение Московского государства, а вы, окаянные изменники, будьте прокляты!

Гермогену перестали давать пищу. Девятнадцатого февраля он умер голодной смертью в кремлевском подземелье.

Паны, московские бояре, Заруцкий и Трубецкой вознегодовали при известии, что на берегах Волги поднимают восстание в защиту Москвы «нижегородские мужики». Минин и Пожарский объявлены мятежниками.

Дорога через Суздаль и Владимир, по словам Пахомова, опасна для похода. Шайки поляков, шаткость тамошних служилых людей, даже духовенства, обнищание и голод — все это затруднит передвижение полков по этой дороге.

Рассказ Пахомова слушали на посаде с великим вниманием. Пожарский поблагодарил его, Минин выдал ему награду деньгами.

Жалко было Кузьме Гермогена, и он проливал вместе со всеми горючие слезы о замученном патриархе. Всюду слышались плач и проклятия королю и боярам. Во всех уголках Нижнего и старые и малые шептали молитвы о победе над врагом.

Минин верхом объезжал площади, базары и окраины, усердно призывая народ отомстить за мученическую смерть Гермогена. Он рассказывал об издевательствах панов над патриархом так хорошо, так живо, как будто он своими глазами это видел. Там, где он побывал, за оружие готовы были взяться даже древние старики и старухи. Слова Минина пробуждали в народе неслыханную злобу и жажду мщения.

В ополчение вступали все новые и новые толпы горожан.

V

Снаряжение войска близилось к концу. Пора было подумать и о выступлении. Но каким путем двинуться к Москве?

После донесения Пахомова нечего было и думать о походе через Владимир. Правда, в Съезжей избе, на сходе, князь Звенигородский упорно настаивал на суздальской дороге, говоря, что это кратчайший путь. Никакой опасности, мол, ополчению там не предвидится. Ему, воеводе, хорошо то известно. Да и троицкие власти не напрасно, мол, торопят; они тоже советуют — через Владимир. Воевода убеждал собравшихся не доверять гонцу Роману Пахомову. Со страха парень наговорил разных небылиц. Воеводу поддержал кое-кто из купцов.

Ему возразил Пожарский:

— Как можешь ты, Василий Андреевич, давать такой совет! Ужели неведомо тебе, что Просовецкий движется к Ярославлю? Вор Заруцкий умыслил отрезать нас от северных городов и Приморья… Горе нам, коли допустим это! Север и Заволжье — наша опора, в те места не проникла рука зорителей и не грабила народа. Надлежит твердой ногой стать в Ярославле, стянуть все силы туда, очистить от воров ближние ростовские и суздальские земли, наладить дружбу с Новгородом и шведами, дабы не грозили нам с тыла, и оттуда навалиться на Москву. Вот мой совет. Нам подлинно известно, что ляхам в Кремль подвезли продовольствие и усилили ратную часть. И хотя велика сила нашей любви к родине, но не надо хулить и военную силу поляков. Не раз я бился с ними и скажу: на бранном поле нам не легко будет бороться с ними.

Пожарского поддержали воеводы Алябьев и Лысгорь-Соловцев, калужские воеводы Бегичев и Кондырев, Свиньин из Галича, стрелецкие сотники, казацкие атаманы, чувашский старшина Пуртас, татарский мурза Гиреев, черкасский атаман и другие. Они подтвердили, что польское войско сильно и особенно их конница.

Минин сидел в конце стола, помалкивал, не вмешиваясь в спор военачальников.

Но вот спросили и его, что он думает. Поднялся со скамьи, поклонился и тихо сказал он: «Кормить ратников на берегу Волги будет легче, нежели идя по опустошенной Владимирской дороге. Голод для войска страшнее всяких гусаров. Воины должны быть хорошо одеты и накормлены! Для того нужно пойти по нетронутой ворами дороге и стать в безопасном месте. Лучше Ярославля для сего ничего и не придумаешь».

Степенный, скромный вид и вразумительный голос Кузьмы тронул и знатных господ. «Дабы не унижать себя спорами да разговорами с мужичьем, и мы согласимся с Пожарским…»

Эти мысли Минин ясно читал в приветливо глядевших на него глазах бар.

Итак, решено: Ярославль! Выйти из Нижнего, подождав Биркина. Если же он к середине марта не вернется из Казани, то подняться, не ожидая его. На сходе высказывалось удивление, что от него до сих пор нет никаких вестей. Уж не приключилось ли чего с посольством в дороге? Живы ли послы?!

Опасен был город Курмыш.

— Доколе мы не изведем здесь у себя всех ненадежных людей, — говорил Пожарский, — дотоле нам нечего уходить из Нижнего. Курмышские дворяне и воевода кривят. Курмыш у нас в затылке — можно ли оставить его в руках ненадежных правителей?!