Кузьма Минин

— Буде! Устали, поди? — приветливо крикнул он. — Такое дело, братцы! Все препояшемся на брань! По засекам, по дорогам и стежкам — охрану держите крепкую. А буде у застав воинские люди объявятся, бейте тревогу, подымайте посад! На вас надежда! А теперь подите в избу! Возьмите хлеба с собой на засеки. Ортемьев, снаряди их!..

Перегоняя один другого, побежали смоляне в Земскую избу. К костру подошел стрелецкий десятник.

— Кузьма Минич! Воевода не пускает нас обучать земских людей.

— Многое гибнет в борьбе родоначалия и честолюбием разрушается… Бей вторично князю челом: Минин просит отпустить стрельцов!..

Стрелецкий десятник подался назад, пораженный властным, суровым голосом Кузьмы.

Минин сел на бревно у костра, а стрелец побежал в кремль. Вчера только нижегородские городовые дворяне и купцы слезно клялись перед крестом и евангелием идти со всем народом заодно, сегодня некоторые уже начали колебаться, замкнулись в своих теремах и в Земскую избу не показываются. И кто же первый? Сам нижегородский воевода. Вчера богу молился якобы о спасении Москвы, сегодня не пускает стрельцов помогать ополчению, преградил дорогу в город крестьянам-беглецам из барских вотчин, велит возвращать их обратно вотчинникам. Не зря князь чин окольничьего от короля получил, не зря приходится родственником Михайле Салтыкову!

Пожарский тоже не едет. Были у него нижегородские ходоки Мосеев и Пахомов, приговор народа передали, а он отказывается. Звенигородский и Иван Биркин радуются этому. Надеются, что их изберут.

Ночь уходит, бледнеют края небосвода. В предрассветной тишине — скрип полозьев и крики возниц… Минин поднялся, вглядываясь в темноту. Прислушался. По съезду двигалась толпа. Раздавался женский плач, причитания юродивого. Везли колокол, снятый в Печерах с согласия архимандрита Феодосия, колокол уже треснутый, негодный для службы.

— Гляди! Гляди! — подскочил к Минину с кулаком неизвестный чернец. — Так-то ты спасаешь веру?!

— Чего ради непорочное ввергаешь в бесчестие! — вопила кликуша. — Горе нам! Горе!

— О грехе помысли, Косма! — подняв сучковатую клюку, кричал полуобнаженный юродивый. — Господь бог разгневается на нас!..

Минин оттолкнул его, поспешив к коням, которые выбивались из сил, таща колокол в санях по окаменелой от холода глине.

— Ну-ка, православные, сюда!.. — Кузьма уперся обеими руками в колокол.

Несколько парней подошли к саням, навалились сообща на колокол.

— Ой, Косма, Косма!.. Не к добру твоя прыткость! — вздыхал около Минина седой старик, помогавший сталкивать сани. — Не того мы ждали, не того…

— Дядя Исай, и ты? Чего боишься?! — сказал Минин. — Не первые мы. Вспомни царя Василия, Иоанна, Бориса!.. И они снимали колокола. Цари не видели в том зла. Держись своего! Не сворачивай!..

— Своего?! — горько усмехнулся старик, — У кого ныне «свое»? Отнимаете свое-то… О владычица, прогневалась ты на нас!.. Дождались…

Причитывая, старик с силой упирался, как и другие, в колокол. Бронза[46] жгла стужей. Коленки бились о санную раму. Ноги цеплялись за обледенелые камни и бугры. Было тяжело, а он шел, напирал на колокол, как и другие.

— Не слушай слабых! Разум делай хозяином своим, — сказал Минин.

Старик умолк, ошеломленный властными речами Минина. Мог ли кто думать, что Минин будет таким?!

Колокол подвезли к литейным ямам близ Благовещенской слободы на набережной. В земляных стенах ям, вырытых по приказу Минина, на прошлой неделе было выложено из камня пятнадцать печей, прочных, связанных железом, снаружи и внутри. Они были тщательно вымазаны салом. Печи плотно прикрывались поднимавшимися и опускавшимися железными дверцами.

На дне ям громоздились кучи мели, куски ранее привезенных битых в пожар колоколов.

Рожком, висевшим на груди, созвал Минин своих помощников, вологодских литцов и котельников. Приволокли бревна, доски и толстые мочальные канаты. Спустили блоки с четырех громадных столбов, связанных между собой бревенчатыми перекладинами. Дружно принялись сваливать колокол в яму. Минин влез на высокий бревенчатый помост, следя за работой. Большого труда стоило народу столкнуть колокол в яму и разбить его. Дробильщики были дюжие ребята, несмотря на холод работавшие без шапок в одних рубашках.

Минин велел разогнать плетью кликуш и юродивых. Собрали всех кузнецов.