Кутузов

— Прикажите очистить мост для прохода войск! — по-русски, спокойно, но твердо, по-начальнически, сказал Кутузов и глянул на Ростопчина одним зрячим глазом.

Ростопчин, мешая французские и русские проклятия, кинулся к мосту. Нагайка Ростопчина заходила по спинам спасавшихся от врага москвичей пуще прежнего.

Белый спокойный "мекленбуржец" Кутузова ступил на Яузский мост.

За главнокомандующим двинулись полки.

Кто хочет быть с Вами, тому нужно иметь две жизни: одну — свою, другую — в запасе.

Ермолов — Милорадовичу

V

Командующий арьергардом генерал Милорадович стоял с адъютантами у Поклонной горы, где был его правый фланг. Левый примыкал к Воробьевым горам.

Милорадовичу предстояла труднейшая задача: подольше задержать армию Наполеона, чтобы дать возможность войскам и обозам выйти из Москвы.

Был полдень. Сентябрьское солнце грело совсем по-летнему.

Ординарец, посланный в Москву узнать, как проходят через столицу войска, сказал, что за Дорогомиловской заставой улицы еще забиты артиллерией и обозами.

— Придется завязать дело, или, как написал вчера Ермолов: "Почтить видом сражения древние стены Москвы". Фокусник Алексей Петрович! Ишь какие красоты подпустил. Чистый Макиавелли!

Вчера это ермоловское выражение взорвало Милорадовича. В первую минуту он готов был ехать к Михаилу Илларионовичу и отказаться от командования арьергардом, но потом лег спать, а наутро раздражение улеглось.

— Французы обходят нас, ваше высокопревосходительство. Пока мы будем сражаться, Поняковский раньше нас придет в Москву, — говорил его штабной полковник Потемкин.

— А что будет с нашей артиллерией и обозами? — спросил кто-то из штабных.

Милорадович молчал, щурился, что-то обдумывая.

— Ну, бог мой! (Это было любимое присловье Милорадовича, вроде как у Суворова — "помилуй бог!") Дайте мне офицера, свободно говорящего по-французски, — обратился он к своему штабу. — И не рохлю, а бойкого! Кого-нибудь из лейб-гусаров, чтоб понаряднее!

Через минуту к нему лихо подскакал безусый, светлоглазый штаб-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка в своем нарядном красном доломане и ментике с желтыми шнурами. Он имел вид лихого рубаки. Черный кивер был надет набекрень, молодое лицо смотрело с задором.

— Ваше высокопревосходительство, штаб-ротмистр Акинфов по вашему приказанию явился! — доложил он.

— Говорите по-французски? — спросил Милорадович, оглядывая Акинфова.

— С детства, ваше высокопревосходительство!

— Вот вам письмо его сиятельства к маршалу Бертье, — сказал Милорадович, подавая Акинфову большой конверт. — Письмо подписано дежурным генералом Кайсаровым. Мы поручаем великодушному попечению французов девять тысяч раненых и больных, оставшихся в Москве. Передайте это письмо лично неаполитанскому королю. Приветствуйте его величество от моего имени и скажите: если французы хотят занять Москву в неприкосновенном виде, то пусть дадут нам время спокойно пройти через город. В противном случае генерал Милорадович будет драться в Москве за каждый дом, за каждый переулок и оставит вам, скажите, одни развалины! — Милорадович махнул рукой, точно рубил по воздуху.

— Ваше высокопревосходительство, так говорить с французами не годилось бы, — негромко заметил полковник Потемкин.

Милорадович вспыхнул.

— Это мое дело! Ваше дело — умирать, мое — приказывать, как нахожу нужным! — отрезал он и продолжал говорить Акинфову: — Не торопитесь, ротмистр, старайтесь, ну, бог мой, погостить у французов подольше. Не забудьте взять трубача, а то вас подстрелят их ведеты[49]. Вон возьмите трубача у драгун, — оглянулся Милорадович. — Эй, трубач, ко мне!

Трубач Черниговского драгунского полка, усатый унтер, подскочил к командующему.

— Поедешь с их благородием.

— Слушаюсь!

— Так помните, ротмистр: туда — стрелой, оттуда черепахой.

Акинфов поднял коня в галоп и помчался.

Трубач не отставал от штаб-ротмистра.

— Ваше благородие, мы куда? — спросил трубач, видя, что Акинфов направился на запад.

— К французам! — весело ответил Акинфов.

— А куда поедем, ваше благородие?

— К авангарду, конечно.

— К какому — переднему аль заднему?

(Акинфов знал, что солдаты всегда спрашивают так.)

— Разумеется, к переднему! Эй, станичники, не стреляй! Погоди! — крикнул Акинфов казакам, которые лениво перестреливались с французскими постами.

Казаки прекратили перестрелку. К Акинфову подъехал сотник:

— Как далеко собрались?

— Мы едем для переговоров с французами. Прикажите, сотник, своим ребятам не стрелять.

— Хорошо, поезжайте. Час добрый!

Акинфов и трубач поскакали вперед. Французские пули тонко пели вокруг.

Впереди показались зеленые доломаны конных егерей. Часть из них перестреливалась с казаками, а часть занималась более приятным делом: копала на поле картошку.

Звонко запела драгунская труба. Акинфов и трубач стояли и ждали. Конноегеря передавали друг другу о том, что приехали парламентеры.

Через некоторое время к Акинфову подъехал усатый полковник.

— С какими вестями, мой молодой друг? — приветливо спросил француз.