Кутузов

Успешно действовавшие вначале поляки стали терпеть одно поражение за другим. Лишь тайные и явные противоречия мешали пруссакам и русским поступать согласованно: два месяца они нерешительно топтались у Варшавы, которая спешно укреплялась. Внезапно в тылу пруссаков взволновались Брест-Куявский, Серадзь, Калиш, ранее присоединенные к Пруссии. «Толстый король», как прозвали Фридриха Вильгельма II, поспешно отступил от Варшавы. Одновременно неудача постигла нерешительного Репнина. Пытаясь перейти в наступление к Неману, он был атакован польскими партизанами, остановился и готовился расположиться на зимние квартиры. Казалось, кампания 1794 года на этом закончится. Однако Румянцев решился на самостоятельный шаг: без сношения с Петербургом он послал в Польшу Суворова.

7 августа семидесятилетний фельдмаршал отправил Суворову письмо с курьером. В нем говорилось, что все новости из Турции «уверяют нас… о удержании покоя и мира с сей стороны» и, напротив, неприятель «из Польши и Литвы… становится час от часу дерзче и хитрее». С небольшим отрядом генерал-аншефу предписывалось «сделать сильный отворот» со стороны Бреста для облегчения действий другим корпусам.

14 августа с 4,5-тысячным отрядом Суворов форсированным маршем выступил из Немирова, решив начать снова кампанию и увлечь за собой в Варшаву все ближайшие силы русской армии.

С замечательной быстротой двигался корпус, присоединяя к себе все попутные отряды. 15 августа он был в Прилуках, 18-го — в Белецкове, 21-го — в Остроге, 28-го, уже с одиннадцатитысячным войском, Суворов подошел к Ковелю.

Почти все полки, собиравшиеся под начало генерал-аншефа, уже были с ним в деле — кто на Кинбурнской косе, кто при Фокшанах и Рымнике, кто при штурме Измаила. В рядах закаленных солдат нередко на рядовых ваканциях находились капралы и унтер-офицеры. Весть о прибытии любимого полководца разнеслась прямо на походе.

Азовцы шли в середине колонны, когда легкое волнение пронеслось по полкам. К ним долетал радостный крик солдат. Суворов пропускал мимо себя корпус, сидя на казачьей лошадке. Он был в каске, в белом летнем колете, в коротком исподнем холстринном платье и с коротким мечом, по поясу подвязанным портупеей. Поздоровавшись с Азовским полком, он затем вновь нагнал его и начал говорить со старым своим любимцем и ровесником, ротным командиром Ф. В. Харламовым.

Секунд-майор и георгиевский кавалер Харламов был истинный Богатырь — рост имел два аршина двенадцать с половиной вершков, плотен и, как тополь, строен. Несмотря на свои шестьдесят четыре года, он мог еще потягаться с любым молодым силачом.

— Помилуй Бог, Федор, — говорил Суворов, — твои солдаты — чудо-Богатыри! Но говорят, — поглядывая на гренадер, продолжал генерал-аншеф, — что у неприятеля много силы.

Тут два гренадера, Голубцов и Воронов, оба рослые, красивые, почти в один голос ответили:

— Э, ваше сиятельство, отец наш! Ведь штык-то у нас молодец! И пули-дуры не пустим мимо, когда дело до нее дойдет!

— Хорошо! Знатно! — воскликнул Суворов и снова обратился к ротному: — А что, Федор, есть у тебя и старые — крымские, кинбурнские?

— Есть! — молвил Харламов и кликнул: — Михайло Огнев!

Небольшого роста, веселый, удалой гренадер уже преклонных лет выступил вперед. Быстро взглянув на него, генерал-аншеф на мгновение закрыл глаза:

— Помилуй Бог! Я тебя знаю, видал, не вспомню…

— В Кинбурнском сражении, ваше сиятельство!

— Ах! Да, да, вспомнил!.. Помнишь ли ты, как свалил одного, другого, третьего турка? Подле меня! Помнишь ли ты, как вот тут, в плече, пуля пробила мне дырочку и ты с донским есаулом под руки свел меня к морю, вымыл морскою водою рану и перевязал?.. А ты бегал за мною во все сражение!

— Помню, ваше сиятельство! Помню и вашу ко мне милость! — отвечал Огнев.

— А каков? — обратился Суворов к ротному.

Тут все солдаты, принявши к себе этот вопрос, закричали: «Знатный, хороший молодец!»

— Очень хорошо! — повторил генерал-аншеф. — Да ты был не Азовского полка?

— Меня перевели с нашим ротным начальником его высокоблагородием, — пояснил Огнев.

— Прощай, Михайло Огонь! Чудо-богатырь ты, Огонь! — И Суворов помчался галопом вдоль строя к голове колонны.

Часа в три, на привале солдатам сообщили словесный приказ Суворова о выступлении в поход: «Войскам начинать марш, когда петух запоет. Идти быстро! Голова хвоста не ждет. Жителей не обижать!»

Объявляя этот приказ, секунд-майор Харламов пояснил сержанту:

— Слышишь, друг Шульгин! Когда у нас все будет готово — солдатам спать час, два. Потом умыться и помолиться. Слышь ты, друг! Этот петух не петух: он рано поет.

Генерал-аншеф расположился на лугу, в сеннике. При нем находились казак Исаева полка Иван, камердинер Прохор, повар и всего одна кибитка. Приближенные расположились вокруг сенника. Сам командующий отдыхал в одном белье на сене, покрытом вместо ковров и простынь солдатским плащом синего тонкого полусукна.