Кутюрье смерти

— Конечно, но когда они с Марселем начали…

— Что начали? Они ссорились? — бросился уточнять Жорж.

Теперь укол.

— По правде говоря, они разводятся.

Жорж спокойно заполнял блокнот своим мелким почерком. Значит, Блан и его жена между собой не ладили. А эта верная Мадлен не возражала, когда ее клеили на пляже.

— Вы знаете, как зовут этого тренера?

— Нет! — хором ответили оба механика.

Жорж задал еще несколько вопросов, записал ответы, взглянул на Макса, который от усталости уже начал косить, закрыл блокнот и сунул его в карман.

— Итак, господа, продолжайте работать. Контадини… знакомая фамилия… Но откуда я ее знаю? Может быть, общие знакомые?

— Не думаю.

— Ладно. Не важно. До свидания, месье!

Жорж и Макс не торопясь двинулись к выходу. Коротышка глубоко вздохнул. Он-то прекрасно знал, почему старику Жоржу знакомо его имя. И прошедшие тридцать пять лет тут не помеха.

Жорж размышлял, перекидывая зубочистку из одного уголка рта в другой. Он уже написал рапорт, отправил домой безумно раздражавшего его Макса и теперь, уютно устроившись в служебке, потягивал пастис, играя в карты с Марроном, таким же ветераном полицейской службы, как и он. Контадини… Имя почему-то у него связывается с пожаром. Да, с пожаром. Ночь, гроза. Какие-то развалины… Но когда это было? И где? Вдруг, как озарение, он увидел искромсанный труп и подскочил на месте; пастис из перевернутого стакана растекся по столу. Маррон возмутился:

— Жо, ты сбрендил, что ли?

— Вспомнил! Пожар в Ла Паломбьер!

— Жо, с тобой все в порядке?

— Там я и слышал эту фамилию, это фамилия той женщины!

— Какой женщины? Успокойся! И объясни все по порядку!

— Ее нашли под развалинами, ее и мальчишку, недели через две после пожара. Думали, они сгорели. А оказалось, сгорел только парень.

— Какой парень?

— Сгорел парень. А то, что в доме есть погреб, никто не знал.

Маррон залпом осушил свой стакан.

— Объясни еще раз. Я ничего не понимаю.

— Ла Паломбьер — ферма в Эстреле, понимаешь, стоит на отшибе. Эта Контадини жила там со своим сыном, мальчишке было лет десять. Ну а потом гроза, и молния ударила в дом. Все сгорело. Там нашли обуглившиеся кости и решили, что это они. Но на самом деле они укрылись в погребе, под развалинами.

— И умерли? — спросил Маррон, пытаясь скрыть зевок.

— Женщина — да, она умерла. Череп размозжило. А мальчишка был жив.

— Черт возьми!

— Вот именно. Через две недели после пожара там работал бульдозер, их и нашли. Я тогда был совсем молодой. Но запомнил глаза этого мальчишки, такие глаза, я тебе скажу, хуже, чем по телевизору показывают.

— И он не умер от голода?

— Маррон, не сойти с этого места, если вру: он жрал свою мать.

Маррон недоверчиво уставился на Жоржа.

— Да брось ты… Хватил, что ли, лишнего?

— Он ел ее, чтобы выжить, понимаешь? Две недели в полной темноте рядом с трупом собственной матери, когда подыхаешь от голода и холода. Дело было зимой, кажется… Но тогда…

— Тогда что? — спросил Маррон, который никак не мог взять в толк, к чему все это.

Жорж всегда был одним из тех, кто задает слишком много вопросов.

— Этот парень, которого я допрашивал сегодня после обеда, вероятно, он, этот мальчишка, возраст подходит!

— Может быть, просто совпадение! А сгорел-то кто?

— Если не ошибаюсь, сосед, хороший приятель матери, как говорил пацан. Понимаешь, что я хочу сказать? Он не успел выйти из комнаты, молния прошла через окно, и р-р-раз! — подвел итог сказанному Жорж с широким трагическим жестом.

— Молния — это опасно, — согласился Маррон. — Ну так что с нашей партией? Закончили, нет?

— Закончили. Я иду домой. Надо посмотреть старые записи. Пока, Маррон.

Старый честный Жорж вышел на улицу в теплые сумерки.

12

Коротышка в этих теплых сумерках оказался первым и двинулся за Жоржем. Старику было на этот вечер назначено свидание. Последнее.

Жорж перешел мост и свернул в тихую улочку. Стемнело. Суетливый центр города остался в стороне, квартал казался пустынным. Он благоухал жасмином: запах, как последняя ласка.

Рядом с Жоржем затормозил автомобиль. Старик обернулся: он всегда был готов помочь туристу. Дверца пикапа распахнулась. Коротышка свесился вниз. Огромные ножницы с размаху воткнулись в старческую шею, прямо в адамово яблоко. Жорж упал ничком, отчего ножницы воткнулись еще глубже. Кровь изо рта Жоржа хлынула на полиэтилен, разостланный коротышкой на сиденье. Он затолкал ноги старика в кабину, резко захлопнул дверцу. Набросил куртку на агонизирующее тело и, чтобы заглушить предсмертные хрипы, включил радио. В кабину хлынуло техно.

Тело старика Жоржа выпрямилось, он что-то забормотал. Коротышка несколько раз ударил его по голове, и лезвия ножниц вышли с другой стороны шеи, у затылка. Старый полицейский застыл навсегда. Теперь наступил ответственный момент. Случись что, остановят на дороге — и коротышке конец. Он ехал медленно, внимательно следя за машинами, пешеходами, тенями у домов.