Кустодиев

В том же издании имеется подробное описание церемонии первого представления полку его шефа, цесаревича Алексея, послужившей темой заказанной Кустодиеву картины. После принятия рапорта командующего парадом и молебна, завершившегося возглашением вечной памяти православным воинам и многолетием русскому воинству, «Государь Император изволил взять на руки Августейшего Своего Сына, Шефа Финляндцев, которого и пронес перед фронтом участвующих в параде частей, предшествуемый протопресвитером, окроплявшим святою водою знамена и войска. Торжественно было это шествие: на руках царя-отца наследник цесаревич впервые следовал вдоль рядов Своего Лейб-Гв. Финляндского полка, все члены которого с сердечным умилением и восторгом взирали на Своего Августейшего Шефа, столь давно жданного перед рядами полка. В белой одежде, опушенной горностаем — обычным украшением царской мантии, как светлый луч, малютка наследник ласково и спокойно взирал на Свой полк, восторженно встреченный Своими Финляндцами» [149].

Этот момент парада в царскосельском манеже и изобразил на полотне Кустодиев. За протопресвитером, окропляющим строй вытянувшихся во фрунт финляндцев, идет Николай II с сыном на руках, следом — свита. Вот только в напрягшихся лицах лейб-гвардейцев трудно рассмотреть испытанные ими, как утверждает историк полка, чувства «умиления и восторга».

О полученном высоком заказе и работе над ним Кустодиев сообщил в Эривань матери. В ответном послании Екатерина Прохоровна писала: «Читая о том, как ты был во дворце, говорил с государыней и видел наследника, я умилилась до слез и позавидовала тебе. Ведь я прожила в Петербурге 2 года и 9 месяцев и за это время никого не видала из царской фамилии. А я ведь, ты знаешь, очень к ней неравнодушна и особенно к маленькому наследнику… Неужели ты не снимешь с картины фотографию и не пришлешь мне? Это я прямо-таки сочту за обиду» [150].

В живописном плане, если не считать некоторых предварительных этюдов, работы по выполнению заказа Финляндского полка достижением художника считать, пожалуй, нельзя. Скорее — это движение вспять. Но «финляндцам» живописные изыски и не были нужны. Главное — было бы написано «прилично и достойно» высокой темы.

Кустодиеву же оказались весьма кстати полученные за исполнение этих работ неплохие деньги. А установившиеся связи с царским двором способствовали в будущем и другим заказам.

Итак, начав год с деятельности в революционно-сатирических изданиях, он по прихоти судьбы завершил его в новом для себя качестве почти придворного художника.

В то же время несколько возросла и его международная известность. В экспозиции картин современных русских художников, привезенной Дягилевым для участия в Осеннем салоне в Париже, было и несколько работ Кустодиева. В основном — портреты: семьи Поленовых, графа А. П. Игнатьева и графа С. Ю. Витте. И они были замечены: критик «Фигаро» Арсен Александер назвал Кустодиева выдающимся и значительным портретистом.

Глава IX. ХУЛА И ХВАЛА

На исходе 1906 года Кустодиев наконец-то оформил давно назревавшее у него решение: объявил о своем выходе из Нового общества художников и вступил в Союз русских художников. В нем состояли большинство бывших членов распавшегося «Мира искусства», и с некоторыми из них, Билибиным, Лансере, Добужинским, Борис Михайлович сблизился во время совместной работы в сатирических изданиях. На прошлой выставке союза он уже участвовал как экспонент и на очередной, открывшейся в Петербурге накануне нового, 1907 года выставил ряд картин — «Ярмарка», «Провинция», «Решма», «В монастыре», «Портрет П. М. Судковской» («Старинный портрет»), а также этюдов, в частности «Портрет великого князя Константина Константиновича». На выставке в Москве к ним добавился выполненный в «Тереме» групповой семейный портрет «На террасе».

Это была уже четвертая по счету выставка союза, и предыдущими он успел завоевать у критиков репутацию едва ли не самого значительного современного художественного объединения, развивающего традиции «Мира искусства». Так, известный художественный обозреватель Сергей Глаголь, откликнувшись на вторую выставку союза, названную им «праздником», писал: «Большинство из художников… проводят своими картинами только одну мысль, мысль о том, что все в окружающем нас мире и действительности, и вымысла полно обаятельной красоты, коварной красоты, которая вечно манит к себе и никогда не дается» [151].

Однако та выставка, в которой впервые, уже не как экспонент, а как действительный член объединения, принял участие Кустодиев, большого восторга критиков не вызвала. Н. Кравченко из «Нового времени» нашел ее «серой, вялой, неуверенной». «Кто не раз, — писал рецензент, — видал работы Ал. Бенуа, Бакста, Архипова, Пастернака, Браза, Ап. Васнецова, К. Сомова, Досекина, Врубеля, Кустодиева, Ционглинского, Малявина и т. п., тот не без интереса посмотрит на выставленные произведения их и, конечно, найдет много поучительного» [152].