Курсом зюйд

У Кати в уже завершённом крыле здания, где располагалась Иностранная коллегия, был отдельный кабинет. Точнее, если брать в расчёт его площадь, скорее, кабинетец: маленькое помещение с невысоким потолком, примерно два с половиной на пять метров. Но мебельщик-немец создал по индивидуальному заказу такое рабочее место для госпожи Меркуловой, что коллеги-чиновники исходили завистью всех цветов и оттенков. Она, получая неплохое жалованье и премии за успешные дела, могла себе это позволить. Бюро с секретером и подъёмной столешницей, удобные полки для книг и рабочих бумаг, занимавшие почти всё пространство стен от пола до потолка, отдельный ящичек для купленных за свои деньги свечей, чтобы не клянчить их у начальства, и «секретная шкапа», где за тайной дверью, обитой изнутри железом, хранились выдвижные ящички, помеченные буковками и циферками. Ясное дело, ящички те были не пустыми, а об их содержимом знало меньше людей, чем пальцев на одной руке. Всё-таки госпожа действительный статский советник заведовала не только дипломатической перепиской, но и исполняла иные обязанности — в Тайной иностранной канцелярии. За то, чтобы получить доступ к этому архиву, сотрудники аналогичных ведомств иных держав душу бы чёрту продали. Но в том-то и дело, что именно этот секрет госпожа Меркулова хранила особенно тщательно. Даже сама дверь «шкапы» снаружи представляла собой те же самые полки с книгами и бумагами. Работал над ней уже другой мастер, которого привели сюда с повязкой на глазах, не выпускали, пока не завершил своё дело, и увели тоже в повязке. Катя заплатила ему за неудобства в тройном размере, но результат того стоил: не зная секрета, долго будешь искать, за какой полкой спрятан тайный архив молодой русской внешней разведки.

Именно в этот кабинетец и пожаловал явившийся шевалье де Сен-Жермен. Сперва о его приходе доложил секретарь Макаров — кстати, один из персонажей, известных Кате по той истории[25]. Ещё молодой и не слишком опытный, но хваткий, сразу стало понятно, почему он в итоге сделал такую карьеру. Затем этот исторический персонаж проводил гостя в кабинет госпожи действительного статского советника, где ради таких приёмов нарочно держали второй стул, обитый узорной шёлковой тканью… Ради официального визита француз был начисто выбрит и облачён в парадный «статский» костюм. Даже свои вечные кавалерийские ботфорты сменил на шёлковые чулки и башмаки с пряжками.

— Мадам, — он сверкнул лучезарной улыбкой и раскланялся. — Не представляете, как я рад вас снова видеть.

— Взаимно, шевалье, — Катя, расправив юбки, села на свой роскошный стул и протянула руку — для полагавшегося по этикету галантного поцелуя. — Честно сказать, я ожидала, что пришлют именно вас.

— Каких усилий мне это стоило! — запальчиво воскликнул француз. — Я привёл маркизу де Торси миллион аргументов в пользу того, что именно я должен стать временным поверенным в делах Франции в вашей стране. Не стану скрывать: мои мотивы были сугубо личными. Вы и ваш супруг стали мне близкими друзьями, расставание по окончании Копенгагенского конгресса далось мне нелегко.

— Признаться, нам тоже вас не хватало, — невозмутимо произнесла Катя. — Кто ещё мог рассказать нам столько анекдотов[26] о жизни французского двора.

— Вы платили мне взаимностью, рассказывая столь же забавные анекдоты о дворе русском.

— Присаживайтесь, шевалье. Вы пришли поговорить, а это надолго. Думаю, где-то через час вернётся мой супруг и мы продолжим нашу дружескую беседу, как в старые добрые времена.

Катя любезно улыбалась французу, но не переставала тщательно отслеживать его мимику и жесты. Сейчас он вдруг резко изменился в лице. Радость уступила место тому, что в этой эпохе принято было приписывать «амурному томлению». Едва услышав, что полковник Меркулов явится лишь через час, шевалье резко сменил тон.

— Мадам, я обязан сделать признание, — сказал он, оглянувшись на входную дверь и понизив голос почти до шёпота. — Вы никогда не давали мне такой возможности, беседуя со мной лишь в присутствии супруга, но я… но вы…

Он, словно задыхаясь от переполнявших его чувств, рухнул на колени и принялся покрывать её руку страстными поцелуями.

— Я люблю вас, — прошептал он, вложив в голос всю эту страсть. — Видит Бог, как я мечтал о той минуте, когда смогу вам открыться!..

Играл он великолепно: Станиславский бы точно поверил. Но Катя по-прежнему являла собой образец невозмутимости. Она немного подалась вперёд, и глядя собеседнику в глаза, что называется, произвела выстрел в упор:

— Кого и зачем вы пытаетесь обмануть, шевалье?

Результат не заставил себя долго ждать: сообразив, что эта дама не просто так занимает отдельный кабинет в официальном государственном ведомстве, де Сен-Жермен принял новые правила игры. Он снова поцеловал её руку — на сей раз вполне уважительно.

Как коллеге по ремеслу.

— Маркиз почему-то был уверен, что сей манёвр сработает, — сказал он, поднимаясь с колен и усаживаясь на «гостевой» стул. — Видимо, он плохо вас изучил.

— А вы — хорошо?