Курсант. Назад в СССР 4

А проступков таких почти на каждого нарыть можно. Особенно трудно давался абсолютный сухой закон. «Контрабандой», конечно, проносили и самогон, и водку. И выпивали по-тихому перед отбоем, празднуя чей-то день рождения или день взятия Бастилии, когда офицерский состав уже сидел по домам. Но если ответственный по школе (как правило, офицер из числа командиров взводов) спалит и заложит, то увольняли сразу. Никто не разбирался, а об освидетельствовании на опьянение здесь и не слыхивали.

Второй самой распространенной причиной отчисления были побеги в самоволку. Высокий бетонный забор по периметру школы сверху обнесен колючкой. Если мир рухнет и нападут зомби, самое то укрываться за таким забором. Но курсанты не зомби. Они умудрялись перелезать и через такое препятствие. А уже в городе могли запросто напороться на армейский патруль, что проверял увольнительные и у сотрудников милиции с погонами рядовых (договренность была у руководства школы с местной военной частью), либо спалиться при возвращении. Не успевали на вечернее построение и перекличку – и здравствуй, «гражданка». Порой первый повод органично сочетался со вторым.

Так что первое время у замполита нашего работы было невпроворот. Едва ли не каждый день «Кощей» оглашал все новый список отчисленных.

Вот и сейчас кадровик достал из планшетки листок с приказом и начал вещать голосом Левитана. Только тот за наших топил, а этот любил жути против своих нагнать.

Но в этот раз, на наше удивление, приказ оказался о поощрении. Все уж и забыли, что такие бывают. А кто с гражданки пришел, те вообще рты раскрыли. Такое слышать из уст Кощея было крайне удивительно.

Он зачитывал приказ не так торжественно, как если бы он был об отчислении. Словно силы тьмы ему доплачивали.

Приказ оказался об объявлении благодарности с занесением в личное дело двум курсантам, что в ночном патруле по городу задержали грабителя, который выхватил у женщины сумочку и пытался скрыться.

Сейчас такие преступления – редкость. Это в девяностых будут срывать с граждан и гражданок буквально все. И шапки, и золото. И неважно, что шапка из старого и поеденного молью пыжика. В темноте она смотрелась, как холеная норка. Потом появились ушанки из чернобурки. Их тоже любили срывать грабители. Продавались такие трофеи на ура, и поймать воришку, если не по горячим следам, было почти невозможно. Никаких следов. Ломбарды тогда еще не обязали требовать с клиентов паспорт и заносить их данные в журнал сданных вещей. Пришел ворюга, сдал ушанку и был таков.

Поэтому развелось таких гоп-стопников уйма. Когда наступала зима, шапочные преступления сыпались темнухами на родной УВД, как из рога изобилия.

Но сейчас такого почти не бывало. Местный УВД иногда тоже проводил вечерне-ночные рейды по охране общественного порядка и в качестве приданных сил просил у школы курсантов. Вот парни и отличились. Премий за такие подвиги не давали, но благодарность тоже была в почете. Особенно для тех, кто пришел служить сознательно и радел за службу.

После утреннего построения – учеба. Как в институте. Лекции, семинары. Только наряду с теорией здесь были занятия по физической и огневой подготовке.

Первый месяц был буквально ударным. Прошли так называемый «курс молодого бойца». Бегали с противогазами и преодолевали препятствия, выезжая в поля. Ползали и рыли носом землю. Стреляли на полигоне из калашей. Потом опять бегали по пересеченной местности, захватывали условного противника и снова стреляли.

Я-то понял, что специально нагрузили нас по полной, как узбекских осликов. Дали курсантам понять, куда они попали. Больше десятка не выдержали и написали рапорта по собственному. Но оно и правильно. Случайных людей в милиции не должно быть. Это потом будет не совсем так, а пока проскочить могли лишь генеральские сынки, к которым относились с поблажкой. Но таковых в Новоульяновске не наблюдалось. Город не статусный и школа – средка.

После утренней учебы обед. И опять строем. Если день праздничный, или у начальника курса настроение музыкальное случалось, то шагом марш и песню запевай. Петь я умел так же, как товарищ Шариков. Но на фоне общего ора, криков тех, кому ухи косолапый потоптал, особо и не слышно. Все сливалось в один почти стройный слог. Пели любую патриотическую. Даже «Катюшу» под марш подстроили. Через несколько таких вокальных тренировок я заметил, что у меня даже стало получаться попадать. Пусть пока не в ноты, но куда-то я точно попадал. И голос стал помелодичнее что ли. Я даже всерьез задумался о посещении строевого оркестра.

А там как раз набирали музыкантов. Конкурс был бешеный. Большинство претендентов из музыкальных познаний могли похвастаться лишь тем, чтобы стучать ложками или дзинькнуть по треугольнику. Мало у кого оказалась музыкальная школа за плечами. И я не Маккартни. А ломились туда курсанты по одной простой причине: вместо нарядов, караулов и бесконечных построений можно было просто полдня дуть в тромбон или шлепать медными тарелками на расслабоне и, не напрягаясь, тянуть службу.