Курсант: Назад в СССР 4

Степанов снял с печки чайник, насовал в эмалированную кружку с отколотым краешком каких-то травок и залил крутым кипятком. Сел напротив меня за стол и снова вздохнул:

— Да ничего не говорила. Но последние два года будто подменили ее. Ни сыном, ни домом не хотела заниматься. В закаливания дурацкие ударилась. Ждала сходок у этого сумасшедшего, как дитё нового года.

— А сын что ваш? Сколько ему лет?

— Гришке уже шестнадцать. Ему как-то тоже мать уже стала не нужна. Возраст такой. Друзья-подружки. А жена от нас отдалилась совсем. В последнее время я даже сам готовить стал, я же не могу питаться божьей росой и чем там еще. Представляешь? Пытался ее вразумить, даже двинул один раз, но она заявление участковому сразу за истязания накатала. Хорошо, Полищук мужик правильный оказался. Объяснил я ему ситуацию эту неприглядную, он заявление ее порвал и сказал, что сам бы такой бабе в глаз зарядил. А Маринка заистерила, стала кричать, что люди мы убогие и смысла истинного в жизни не понимаем. Что она, дескать, только сейчас жить начала, и понимают ее чаяния лишь единомышленники, что закаливанием занимаются и в трусах по округе бродят.

Степанов хлопнул кулаком по столу:

— Вот скажи! Что с такой делать? Может, и к лучшему, что она сгинула? А?.. Прости, Господи… Ну, ты все равно поищи Маринку, — работяга смахнул навернувшуюся слезу. — Сыну она не нужна, а я скучаю. Как-никак двадцать годков вместе прожили. Я же у друга ее своего увел. Променял дружбу на бабу. А теперь ни друга, ни бабы… Вот как бывает.

Я дал ему пару секунд и перевел разговор:

— А что вы можете рассказать о Погибове? Может, супруга вам про него что-то говорила.

— Да ничего она не рассказывала, — махнул заскорузлой ладонью Степанов. — Вот когда он в лес уходил, тогда видно было, что не по себе ей. Будто собачонка ждала хозяина. Сядет, бывало, у окна и смотрит куда-то вдаль невидящим взглядом. Будто брошенка.

— Как — уходил? В какой лес?

— Не знаю, где он там шляется, но бывает, пропадает на несколько дней, а то и на неделю. Мужики-охотники говорят, что видят его иногда бредущим по лесу. Своим полудуркам этот паскудник говорит, что уединение ему требуется, дескать, для подпитки силами Земли и пополнения жизненной энергии.

Комбайнер презрительно фыркнул. Щи да каша, мол, пища наша, а не манны небесные.

— И часто Погибов на дозаправки удаляется?

— Да я не считал. Но примерно раз в месяц точно. В его отсутствие голыши, что на сходки к нему ходят, поначалу пытались без Ивана собираться, но говорить им там не о чем особо. Привыкли, что он им в уши дует. А они только глазами хлопают и внимают. Вот все жду, когда этот шельмец совсем сгинет. Уйдет в лес и не вернется. Может, кто из охотников случайно пристрелит? Сам не хочу на душу грех брать. Но если это он Маринку сгубил? То… — Степанов сжал кулаки так, что побелели костяшки.

Хороший мужик Степанов, только жена ему досталась никчемная, вот, что он пытался мне сказать.

***

— Ну что нарыл? — спросил меня Горохов, когда я вернулся в избу.

Он с Катковым и Светой разрабатывал очередные версии пропажи женщин, и моя информация могла очень пригодиться.

Я многозначительно снял пальто и повесил на гвоздь на стене, стряхнул с шапки снег и примостил ее сверху:

— Странное дело. Все родственники утверждают о вовлеченности потерпевших в секту. Я бы даже сказал, об одержимости. Они буквально жили учением Ивана. Можно сказать, дышали им.

— Хм-м… — Горохов почесал квадратный подбородок. — Кольцо вокруг чекиста сужается… Вряд ли это совпадение. Но какой мотив? Они его верные последователи, за такое ведь не убивают?

— Мотива и доказательств нет, — кивнул я. — Первая жертва — Пермякова. Чувствовала себя отщепенцем, замуж не вышла, мать ее всегда понукала, и та нашла прибежище в секте. У других истории схожи. Только они были замужем, у некоторых дети, но чувствовали себя не в своей тарелке. Чего-то им в жизни не хватало.

— Вот и нашли на свою задницу, — задумчиво пробормотал Горохов. — Что думаете, Светлана Валерьевна?