Курсант: Назад в СССР 12

Я мог себе даже представить, о чём он думал. Мол, все-таки недурно, что сценарии убийств, связаны с книгами. В свете последних событий интерес к его детективам вновь возрастет — наверняка такой эффект он предвидел. Грядет вторая волна. Каждому захочется ознакомиться с первоисточником. А это уже пахнет немаленькими дополнительными тиражами. И новыми гонорарами. В общем, Светлицкий разве что рук не потирал в предвкушении.

Ковригин же, напротив, по отношению к давнему недругу выражал завидное спокойствие. Лишь капельки пота на его виске выдавали, что ему не так-то просто. Я поглядывал на задержанного и размышлял. Иногда казалось, что он вообще притворяется… вот сейчас ему хочется локти кусать, но сдерживается и сохраняет достоинство в присутствии своего врага.

— Что дальше-то было? — буркнул Грохов. — Как вы действовали?

— Я позвонил в дверь, — поймав на себе недовольный взгляд следователя, пробормотал Ковригин. — В эту дверь.

Он ткнул пальцем на квартиру Завьяловой. Дверь обита побуревшим, как застарелая кровь, красным кожзамом.

Горохов, сделав пометку в протоколе проверки показаний, кивнул:

— Ну, так звоните! Все как в ту ночь должно быть. Показывайте каждый ваш шаг. Подробненько… Представьте, что вы один.

— И что? — мялся подозреваемый. — Прямо на кнопку звонка нажимать? Там же нет никого?

— Жмите, — скривился шеф и повернулся к понятым. — Товарищи, прошу обратить внимание на все действия задержанного. Это очень важно… Он сам продвигается по пути своего следования и показывает хронологию событий.

Сильвестр Велиарович вздохнул и послушно, хоть и не без некоторого труда, ткнул пальцем в дверной звонок (руки были скованы, и ему пришлось поднять обе одновременно).

Звонок громко тренькнул, будто соскучился по нажатиям и давно ждал этого момента. Щелкнул замок, дверь распахнулась и на пороге появилась женщина средних лет. На голове зачем-то намотана шаль, видно под бабушку заделалась. Я сжал губы — комический эффект был непреднамеренным и как-то сбивал с толку. Видно, в ее представлении все бабушки носят пуховые шали на голове. Но убитая прима была совсем другой. Если что и носила на голове, то шляпки и корзиночки. А шапки норковые сама не надевала — просто сбывала.

Не ожидая, что на пороге появится человек, Ковригин отшатнулся при виде ряженой, будто призрака увидел.

— Все нормально, — успокоил его Горохов. — Это наша статистка. Будет играть роль потерпевшей.

— Я… просто не думал, что оттуда кто-то выйдет, — оправдывался писатель-неудачник глухим голосом.

— Продолжайте, что было дальше? — нетерпеливо перебирал пальцами авторучку Горохов. — Вот вам дверь открыли…

— Я вошел…

— Ну так входите! Смелее… Что при этом вы сказали Завьяловой?

— Ничего…

— Совсем ничего?

— Я не помню, — беспомощно пожал плечами подозреваемый. — Наверное, что-то сказал. А может, и не сказал… Все как в тумане было. Я лишь чувствовал, что должен убить.

— Та-ак… Угу, — записывал на весу следователь, — дальше… она вас впустила, так как знала в лицо?

— Мы были знакомы, да, — закивал Ковригин. — Кто же не знаком в нашем небольшом городе с некогда блиставшей Завьяловой? Было время, все мы крутились в одних кругах. Пили шампанское и обсуждали… новинки искусства и классику.

Писатель вздохнул, будто вспоминая былое. Потом обернулся на нас с усталым видом — мол, вам не понять. Будто мы тут ради поностальгировать собрались, а не ради следствия по делу об убийстве.

— Так, и что было потом, когда вы очутились внутри?

— Ну, я вытащил нож и…

— Нож? — Горохов впился в подозреваемого взглядом, а рука с авторучкой застыла над протоколом.

— Э-э… То есть, кинжал.

— Так нож или кинжал? — продолжал сверлить его взглядом следователь.

— Кинжал, — уверенно закивал задержанный. — У него два лезвия, значит, кинжал. Я просто сильно не разбираюсь… Так вот, вытащил я его и ударил гражданку Завьялову.

— Куда нанесли удар?

— Прямо в сердце.

— Покажите на статистке, — Горохов протянул Ковригину муляж кинжала вырезанный из материала, похожего на каучук. — Вот вам оружие.

Вся эта бутафория, кажется, по капле лишала Ковригина присутствия духа.

— Что, прямо резать им? — вертел в руках предмет подследственный.

— Не знаю, — свел брови Горохов. — Резать, колоть или еще что… я вас прошу показать, что вы сделали по отношению к потерпевшей Завьяловой. Покажите на нашем статисте. Да вы не беспокойтесь. Ножик, то есть кинжал, резиновый, не причинит ей вреда.

— Да я и не беспокоюсь, — пробормотал Ковригин и еле слышно добавил. — Настоящий бы кинжал. Вот бы я вам показал… а это что? Жалкая пародия, реквизит…

Он сказал это так тихо, что расслышали лишь мы со Светлицким. Увлеченный записями в протоколе Горохов пропустил фразу мимо ушей.

Я в это время скрытно наблюдал за Всеволодом Харитоновичем. Он играл желваками и теребил на пальце перстень, будто не знал, куда деть руки. Волнуется… Почему? Видит, как неуверенно восстанавливает хронологию событий его враг. Беспокоится, что тот напутает, неправильно все расскажет и, что называется, соскочит?