Курсант: Назад в СССР 12

— Тогда Толя — не Литератор, — с некоторым облегчением вздохнула девушка. — Он, вроде, нормальный… Только иногда психует. Но с кем не бывает?

— Все они кажутся нормальными, — мой голос, хоть и не специально, прозвучал как-то зловеще. — Ты думаешь, у маньяка на лбу написано, что он убийца? Последняя наша «подопечная» по громкому делу вообще судмедэкспертом работала, вскрытия жертв и экспертизы проводила. Представляешь? Помогала, так сказать, нам ловить себя. При этом с виду была вполне приличной и интеллигентной девушкой, спортсменкой-комсомолкой, что называется. А потом выяснилось, что в ней еще жила другая личность. Темная и мстительная. Вот и представь себе картину. Ей даже притворяться не пришлось, ее первая личность искренне верила, что хочет поймать убийцу, которой сама и оказалась. Так что насчет Анатолия я бы так не обольщался. Он в подворотне на меня с ножичком напал, помнится, и ты это прекрасно видела. И вообще… Мутный он какой-то. Вроде, безобидный, а вроде — и нет. Ты что загрустила?

— От твоих слов, Андрей, веселья мало, — вымученно улыбнулась та. — Я уже начинаю бояться оставаться наедине с Толей… Пистолет бы мне какой-никакой. Эх… Жаль, что прокурорским оружие не дают. Слу-ушай! У тебя не завалялось лишнего пистолета нигде случайно?

Так спросила, будто речь шла о носовых платках.

— Нет, конечно! Нелегальными стволами не занимаюсь.

— Да шучу… — хохотнула Варя. — Понимаю, что это будет незаконное хранение… А ты ведь закон не нарушаешь, да, Андрей Григорьевич? Правильный весь…

Девушка посмотрела на меня не то с укором, не то с не вполне понятным грустным восхищением. Будто ей было дело до Закона. Впрочем, что гадать? Тут явно прослеживался иной подтекст… Который выражался в источаемых ею флюидах.

Ха! Правильный! Знала бы она, сколько я дров наломал за свою прошлую жизнь… Хотя сейчас-то я изменился. Почти. Считается, что после школьного возраста характер человека не меняется… А у меня? Нет, характер тот же остался, а ценности — вот они немного другие стали.

— А ты не соблюдаешь разве? Закон этот, — спросил я в шутку и получил неожиданный ответ:

— Нет, конечно!

— Как так? — вскинул я бровь и даже подвинулся ближе, чувствуя, что сейчас повествование перейдет на доверительный шепот.

Но Варя отвечала в полный голос и гордо распрямив изящную спину:

— Ну, вот, например, улицу переходить в неположенном месте или на красный свет — это нарушение закона?

— Нет.

— Нарушение… Административного закона… Все его хоть раз да нарушали.

— А-а… Ты в этом смысле? — облегченно выдохнул я, отгоняя нехорошие думки про Варю и про то, на что она способна.

Вот сижу я с ней, Литератора обсуждаю, а может, она и есть тот серийник… Хотя вряд ли. Или нет? Тьфу, блин! Уже голова пухнет от обилия подозреваемых…

— И не только в этом смысле, — многозначительно улыбнулась Соловейчик. — Я бываю плохой девочкой… Неправильной… Но об этом давай не будем.

* * *

Елена Петровна сидела на скрипучей кровати и читала. В дачном домике, в котором она была пленницей вот уже больше недели (с точного счета она сбилась), отыскалось немало старых книжек советских писателей.

Это были неказистые томики в мягких обложках с непритязательными названиями: «Городские рассказы», «Путь комбайнера», «Комсомольский девиз».

В другой ситуации администратор не стала бы читать такую скучную и серенькую прозу, особенно после захватывающих детективов Светлицкого — дочитав его новый том, она вообще не могла читать другие книги. Ведь в них нет таких крутых поворотов сюжета, захватывающих интриг, тайн, загадок и подробностей разных приёмов, нужных в деле борьбы умелого сыскаря с преступниками-убийцами. Приходько подсела на этот, как выражалась ее знакомая-филолог, «литературный полуфабрикат», и нормальную «пищу», в виде полотен текста, подробно описывающих утро в селе, росу на траве и грязь на кирзаче тракториста — уже не воспринимала. Но тут желанных книжек любимого автора, к сожалению, не было. И пришлось сесть на книжную диету.

Маленькая комнатка, походившая на единственное помещение дачного домика, стала ее камерой-одиночкой. Изредка появлялся «надзиратель», а единственным развлечением стало чтение.

Женщина потерла запястье, на котором было защёлкнуто кольцо наручников и, гремя цепью, со вздохом перевернула страничку. Позади уже треть книги, а герой еще со двора своего дома ни разу не выходил. То на рассвет любовался, то собаку покормил, а потом рассуждал через забор с соседом, и о чём же — о труде, как о социально-значимом процессе. В повести даже никого не убили, мало того, никто не поругался.

«И почему в книгах мужики о трудовых подвигах и пятилетках рассуждают?» — недоумевала Приходько, пробегая по строкам. — «Ведь вообще-то у них на уме только рыбалка, бабы и выпивка, все так говорят. Да и вообще в жизни совсем все не так, как в книжках… А вот Всеволод Харитонович правдиво писал, жизненно… Хотя и не про наше время…»