— Расскажу подробно, хорошо. С самого начала и до конца. Естественно. Вполне понимаю, не ради развлечения мы тут находимся. — Я с серьёзным лицом кивнул господину Риекки. — Только думаю, разумно сразу обозначить кое-какие детали. Я ведь сюда не ради благополучной жизни добирался. Не ради возможности пить по утрам какао с венскими вафлями. И через карельские леса топал тоже не ради этого. Я хочу вернуть должок большевикам. А если точнее, то всем чекистам. Ради этого столько вытерпел, что другим и представить сложно. Я знаю, здесь, в Финляндии можно связаться с членами РОВС? У меня есть крайне важная информация о планах НКВД и я хочу ею с ними поделиться. Или…
Я снова посмотрел Эско Риекки в глаза, а потом многозначительно улыбнулся и добавил:
— Или не с ними. Кому больше эта информация понадобится, с тем и договариваться буду.
Глава вторая
Я вступаю в новую, буржуйскую жизнь
"Запомни, Алексей, Эско Риекки будет тебя проверять основательно. Не расслабляйся. Это займёт у него не день и не два. Постоянно жди подвоха. Каждый час, каждую минуту он будет провоцировать и проверять. Следить за тобой. В твою историю Эско заведомо не поверит, потому что ему хороший Витцке не нужен. Что толку от хорошего? Ему нужен Витцке-разведчик, Витцке-коммунист. И если он это почувствует, душу из тебя вытрясет.
Твоя задача — кинуть приманку. Дать понять, что сведения у тебя слишком ценные. Для самой Финляндии ты, конечно, интересен, но больше с точки зрения трофея. Толку от тебя финской сыскной полиции не сильно много. Кроме, пожалуй, возможных имен тех, кто работает на советскую разведку. Но ты этих имен, не знаешь. Хоть бить тебя начнут, хоть убивать, ничего не изменится. Если не знаешь, то и сказать нечего. Однако силу применять он не станет. По крайней мере, я в этом уверен. Опять же, бессмысленно.
А вот продать тебя подороже немцам, как полезный экспонат, — это уже для Риекки выгодно. Так он может заодно свою лояльность показать «друзьям» из Третьего Рейха. Тем более, Риекки имеет прямые контакты с руководителем государственной тайной полиции, Генрихом Мюллером, который, как ты понимаешь, нужен нам в первую очередь.
Причём, контакты эти давние и крепкие. С финнами Мюллер познакомился еще весной 1936 года. Тогда же в Берлин с ответным интересом съездил Риекки. По сведениям, поступившим от проверенного человека, в ходе переговоров Мюллер и Риекки обсуждали международную преступность. Но это все, конечно, красивая обертка, мишура. На самом деле, под эгидой борьбы с преступниками было решено исходить из того, что коммунизм — это обычная преступная деятельность, и почему бы финнам не выдавать Германии немецких коммунистов, оказавшихся в Финляндии.
А ты — вообще из Советского Союза. Вот Риекки тебя и «продаст» Мюллеру за ответную, равноценную, так сказать, любезность. Это то, что нам надо. Более того, к подобному решению нужно Риекки подтолкнуть. Направить ход его мыслей. Но когда Эско про немцев озвучит, ты в первые дни активно изображай сомнения. Мол, размышляешь. Разрываешься между РОВСом, там, вроде как, свои, и Берлином… "
— Устал, наверное? Или просто задумался?
Голос начальника сыскной полиции, прозвучавший едва ли не рядом с моим ухом, вырвал меня из состояния легкого транса и вернул в реальность. Я отвернулся от окна, в которое усердно пялился последние минут десять, затем осоловелым взглядом посмотрел на сидевшего рядом Эско. Пусть думает, будто меня просто в сон клонит.
— Есть такое дело. Сами понимаете, господин полковник, по лесу несколько дней шляться, это вам не лёгкая прогулка.
— Понимаю. Как не понять? — Кивнул Риекки. — Ну вот сейчас и отдохнешь. Оно, конечно, разведка наша с тобой так нянчиться не стала бы, Алексей. Ты тоже, знаешь, цени приличное обхождение.
Слова его на первый взгляд могли показаться неуместными. То есть, просто, ни с чего, он вдруг про хорошее обхождение ляпнул, когда речь вообще о другом шла. Однако я уже понял, каждая фраза господина Риекки имеет смысл. Особенно, если она наоборот, выглядит бессмысленной, как вырванный из контекста кусок предложения.
Мне просто дали понять, что я непременно должен оценить факт целостности своего тела вообще и некоторых его органов в частности. Дали понять, что все могло быть иначе. Я мог бы сейчас сидеть в каком-нибудь особо глухом подвале без окон, где меня бы методично учили говорить правду. Естественно, с помощью рук, ног и всяких подходящих для этого инструментов.
По сути, Риекки открыто намекнул, если я не буду благодарен за «хорошее обхождение», то оно очень быстро может стать плохим.
Плохой полицейский — хороший полицейский. Это мы знаем. Это мы видели в действии не раз. Особенно, в своей настоящей жизни. Так-то я весьма даже успешным юристом был. Много, чего насмотрелся.