Курс любви

Для своей матери он всегда был ласковым, вдумчивым мальчиком, которого она называла уменьшительным прозвищем Мышонок. Мышонок любил обниматься с ней под большим кашемировым покрывалом в гостиной, любил, когда ему гладили челку, убирая волосы с гладкого лба. Потом настал учебный год, когда Мышонок ни с того ни с сего только и мог думать, что о компании учившихся в их школе девочек на пару лет его старше – ростом футов в пять, а то и шесть[13], изъясняющиеся на испанском, они с заговорщицким видом ходили вместе на переменках, хором хихикая, будто укутываясь в жестокое, самонадеянное и манящее облако. По выходным он каждые несколько часов шмыгал дома в маленькую голубую туалетную комнатку и рисовал себе сцены, какие самому хотелось снова забыть в миг, когда он кончал. Пропасть пролегла между тем, кем он должен был быть для своей семьи, и тем, каким он был внутри. Болезненнее всего разрыв сказывался на отношениях с матерью. Усугубило его состояние и то, что начало его созревания почти в точности совпало с тем, когда у нее диагностировали рак. Глубоко в подсознании, в каком-то темном уголке, не подверженном логике, он боялся, что его приобщение к сексу помогло убить мать. В том возрасте и у Кирстен тоже все было не так прямо и совсем не просто, как сейчас. И для нее тоже представления о том, что значит быть хорошим человеком, носили гнетущий характер. В четырнадцать лет ей нравилось выгуливать собаку, по собственному почину помогать старым людям по дому, учить гораздо больше заданного на дом по географии про реки, но в то же время в одиночестве у себя в спальне лежать на полу с задранной юбкой, разглядывая себя в зеркале, и представлять, будто она устраивает представление для старшеклассника из школы. Во многом, как и Рабиху, ей хотелось испытывать такое, что, по-видимому, никак не вязалось с преобладающими, социально предписываемыми представлениями о нормальном. Эти давние истории о самопознании сблизили их и сделали начало отношений таким насыщающим. Между собой им больше незачем было прибегать к уверткам и хитростям. Хотя у них у обоих в прошлом было по нескольку связей, они находят друг друга крайне прогрессивными и заслуживающими доверия. Спальня Кирстен становится штаб-квартирой ночных исследований, во время которых они наконец-то в состоянии обнажить (без страха подвергнуться осуждению) много странного и невероятного, к чему подталкивало их влечение.

Подробные сведения о том, что нас возбуждает, могут показаться странными и нелогичными, однако при ближайшем рассмотрении видно, что они имеют отголоски черт, которые мы жаждем получать в других областях жизни: понимание, симпатию, доверие, единение, щедрость и доброту. За многими влечениями стоят символические разъяснения некоторых страхов, мучительных аллюзий в нашей острой необходимости в дружбе и понимании.