Куропатка и беременность (ЛП)

Эта поездка была бессмысленной. Мне следовало остаться дома и ходить взад-вперед. После того, как у меня не начались месячные, я начала беспокоиться, но, будучи самопровозглашенной мастерицей избегать, когда дело касалось моих личных проблем, я списала это на стресс.

Переезд всегда был стрессом, независимо от того, как часто я переезжала, и я была занята подготовкой к переезду в Лондон. Но избегание не могло длиться так долго, и на этой неделе, когда прошел еще один день без месячных, а мои сиськи стали такими же нежными, как мой любимый филе миньон средней прожарки, пришло время взглянуть правде в глаза.

Я пошла в ближайший продуктовый магазин, нашла тест на беременность, быстро купила его и поспешила домой пописать.

Мир перестал вращаться, когда на белой палочке розовыми буквами появилось слово «беременна». Я прижимала его к груди, пока целый час сидела на полу в ванной. Потом я ходила взад-вперед.

Квартира, лишенная всякой мебели, давала девушке много места для этого. Настолько, что я ходила взад-вперед в течение двух часов. Затем мои ноги сами понесли меня к моей машине, которая привезла меня сюда.

Вся храбрость, которая была у меня по дороге сюда, испарилась. И теперь я оцепенела. Я уже много лет не была в таком состоянии.

Мои руки не переставали дрожать. На глаза навернулись слезы. Как я должна была это сделать? Не просто рассказать Тобиасу, но и справиться с тем, что произойдет дальше? Как я собиралась стать матерью?

Я была в нескольких секундах от того, чтобы рухнуть в снег и разрыдаться, когда дверь в его дом распахнулась. И вот он был там, высокий и широкоплечий, заполняя собой порог.

— Ева, что ты делаешь?

Я взглянула на свои ноги.

— Ты стоишь там, — ответил он за меня.

Я кивнула.

— Прошло тридцать минут.

Так долго, да? Теперь стало понятно, почему мне было так холодно.

— Ты собираешься постучать? — спросил он.

— Я пока не уверена. — Я слегка встряхнула себя за то, что действительно озвучила мысль. Прогресс. Это было здорово. Слова — это хорошо.

— Холодно.

— Да. Тебе следует зайти внутрь. Мне и здесь хорошо.

— Ева.

Видите? В этом была проблема с Тобиасом. Он мог посмотреть на меня и понять, что мне было очень, очень нехорошо.

— Заходи внутрь, — приказал он.

— Я не могу.

— Почему? — Он сошел с крыльца на тротуар. Его широкие шаги сокращали расстояние между нами, и когда он остановился, то возвышался надо мной. — Что происходит? Все в порядке?

Я покачала головой.

— Я оцепенела.

Он протяжно выдохнул, затем выудил мою правую руку из кармана пальто, соединив свои пальцы с моими так, чтобы наши большие пальцы были противоположны.

— Один. Два. Три. Четыре. Я объявляю войну большому пальцу.

Я закрыла глаза, чтобы не заплакать, а затем произнесла следующие слова.

— Пять… Шесть. Семь. Восемь. Старайся держать большой палец прямо.

— Я выиграл, ты заходишь внутрь.

— Хорошо, — прошептала я.

— Встряхнись. — Он прикоснулся своим большим пальцем к моему, покачивая им вверх-вниз. Потом прижал мой большой палец к своему, потому что я не сопротивлялась.

Мы оба знали, что мне нужно было, чтобы он победил.

Именно так обычно проходили наши войны за большой палец. Он провоцировал. Я сдавалась.

И когда он крепче сжал мою руку, слегка потянув, он вынул меня из оцепенения.

Тепло в прихожей было таким, словно я вошла в сауну после долгого пребывания на улице.

Тобиас закрыл за нами дверь.

— Хочешь, я возьму твою парку?

— Нет, спасибо. — Я снова засунула руку в карман и сжала в кулаке тест на беременность. Позже, после того, как я сброшу бомбу, я скажу ему, что ему лучше вымыть руки.

— Не хочешь присесть? — спросил он.

Я приподняла плечо в уклончивом пожатии.

Возненавидит ли он меня за это? Может быть, за последние шесть недель он нашел кого-то другого. Женщину, с которой он решил завести ребенка. От этой мысли у меня заколотился пульс в висках, поэтому я отогнала ее.

— Ева.

У меня снова перехватило горло.

Он вздохнул и, взяв меня за локоть, повел на кухню, где выдвинул для меня табурет, чтобы я могла сесть за островок из черного кварца. Затем он завернул за угол и прислонился к дальней стойке, чтобы подождать.

Он ждал.

Это было единственное, что мне в нем всегда нравилось. Тобиас никогда не торопил меня. Мою сестру так выбесило бы мое молчание, что она бы бросила меня на улице, в снегу. Мой отец задавал бы вопрос за вопросом, изводя меня, пока я не заговорю.

В юности мне нужно было, чтобы папа давил на меня, пока я не признаюсь в своих чувствах. О школе. О друзьях. О маме. Но я больше не была подростком, переживающим отсутствие родителей и подростковую драму.

Тобиас знал, что, если он будет давить, я сломаюсь.

Почему я была такой? На данный момент это был не самый важный вопрос, но, казалось, он кричал громче всего. На работе я никогда не цепенела. Никогда. Я всегда знала, что сказать. Что делать. Возможно, именно по этой причине я любила работать и уклонялась от всего, что напоминало личный разговор.