Куриный Бог (сборник)

Но тут все опять завизжали и закричали, даже Доска тихонько взвизгнула, и кэлпи из-под мышки Доски выстрелил поверх голов. Пули гулко ударились в пластиковую обшивку салона. Осколки пластика полетели в разные стороны, и кто-то закричал уже не от страха, а от боли. Фоме горячий кусок пластика чиркнул по уху — он провел ладонью по саднящему месту и обнаружил, что ладонь вся в крови. Оказывается, в ухе полно кровищи.

Наверное, кэлпи все-таки очень плохо разбирается в людях, если думает, что так можно всех утихомирить, подумал Фома.

Но на самом деле кэлпи разбирался в людях не так уж плохо: постепенно крики смолкли, перешли во всхлипывания и жалобное поскуливание тех, кого задело осколками.

— Быстро уходить, — сказал кэлпи, и Фома сначала его не понял, но потом сообразил: кэлпи имеет в виду, что это он, кэлпи, скоро уйдет. Он сказал еще что-то, но тут на крыше автобуса врубилась автоматическая сирена.

Вой стоял такой, что Фома потерял способность соображать, но вскоре сирена резко смолкла; должно быть, кто-то снаружи снес ее очередью. В наступившей ватной тишине кэлпи торопливо заговорил:

— Один из вас, один, — он высвободил зеленую руку и для верности поднял один длинный палец, — один идти с нами.

— Это же дети, — всхлипнула Доска, — как вы можете? Нелюди!

— Один… — продолжал кэлпи, и по его лицу стало видно, что он потихоньку раздражается, — который… какой есть…

— Я пойду с вами, — сказала Доска поспешно, — я… вот. Вам заложник нужен, да?

— Не ты, — кэлпи затряс головой досадливо, — который… — Он помолчал и беспощадно заключил: — Кого не жалко.

И Фома понял, что все смотрят на него…

Оцарапанное ухо горело, и второе тоже начало гореть; он сидел, не в силах поднять глаза, а когда поднял, понял: ему показалось. Никто не смотрел на него. Все смотрели на страшного кэлпи, который вдруг встряхнул Доску, словно куклу, и отбросил ее на переднее сиденье так, что она упала и юбка у нее некрасиво задралась, обнажив белые ляжки. Фоме стало неловко, но он почему-то продолжал смотреть, и тогда страшный кэлпи подошел к нему, схватил его за плечо и дернул вверх.

Фома вылетел в проход, запнулся о ноги Доски, а кэлпи еще наподдал ему ладонью, и он вывалился наружу и увидел, что водитель лежит рядом с колесом автобуса, раскинув руки, и что над ним стоит еще один кэлпи с оружием наперевес, и услышал, как где-то далеко на умолкшую сирену их автобуса откликнулась другая сирена… Кэлпи начали торопиться, но даже в этой своей торопливости они были деловиты, как очень большие муравьи. Фому схватили, закинули в кузов грузовичка, туда же попрыгали все кэлпи. Грузовичок сразу же рванул с места, и автобус остался позади, а Фома трясся в грузовике и ничего не понимал, но тоска снедала его, и он плакал от этой тоски, которая не имела к кэлпи почти никакого отношения.

Однажды, когда Фома был маленьким, он забрел в лес.

Нет, не так.

У Фомы была одна дурная привычка — он мог часами идти, не думая, куда идет, и что-то бормоча себе под нос. На самом деле он рассказывал сам себе всякие истории, но это не так важно. Тем более свои выдумки он предпочитал держать при себе.

Так вот, он как-то сбежал с урока в подготовительном и, протиснувшись в дырку в заборе (была там такая дырка, все про нее знали, но не каждый мог пролезть), отправился гулять. Был урок физкультуры, и его опять не взяли ни в одну из команд, гонявших сейчас мяч, а оставили стеречь вещи, хотя совершенно непонятно было, зачем их вообще стеречь. А учитель, бегавший по площадке со свистком во рту, и не заметил, как он ушел.

Ну и ладно, бормотал Фома, переваливаясь на коротких ножках. Он сначала представлял себе, как потеряется и все будут его искать, но эта история слишком хорошо кончалась (на самом деле она совершенно очевидно кончалась хорошей трепкой), тогда он стал думать, что умрет и все будут плакать, и говорить друг другу: «Какой хороший мальчик был! А мы его так обижали!» А ему будет уже все равно.