Катер застопорил, рулевой — немолодой просоленный дядька, обращавшийся с ней дружелюбно, как с любимицей-дочкой, — спросил, хочет ли мадемуазель поудить рыбу, но ей подумалось, что в такой хороший солнечный день не должна гибнуть даже рыба. Впрочем, искупаться она согласилась и по спущенной за борт канатной лесенке спустилась в теплую зеленоватую воду, такую прозрачную, что казалось, невесомое тело парит над садом, полным странных цветов и разноцветных птиц.
Удивительно, но когда она карабкалась обратно на борт, тело так и осталось невесомым, словно в благодарность за доставленное удовольствие старалось выказать ловкость и молодую гибкость.
Далеко в море другие гибкие, темные тела выбрасывали себя из воды и падали обратно, поднимая тучу круглых хрустальных брызг. Рулевой крикнул что-то на своем языке, показывая на них рукой, а потом на ломаном английском объяснил, что тот, кто увидит играющих дельфинов, будет целый год счастлив в любви.
А она их видела первый раз в жизни.
Солнце было везде, даже у нее в волосах, она смеялась и откидывала их рукой. Что она себе такого навоображала страшного?
Ну да, здесь все какое-то слишком хорошее, словно бы и не настоящее. Но это потому, что они тут просто очень стараются — маленькая страна живет туризмом, вот и угождают каждому клиенту. А ведь наша семейка еще та… Правда, отец вроде стал почти человеком, да и мама определенно переменилась, в кои-то веки для дочки постаралась, купила не то, что нужно, а то, что красиво. Просто так, ни с того ни с сего. Браслет Тиффани, надо же. Надо поискать в сети про этого Тиффани, как приедем. Интересно, что скажет Алевтинка? Впрочем, Алевтинка в настоящих драгоценностях ничего и не понимает, все какие-то фенечки, пластик, дешевка…
Пару часов спустя катер пришвартовался к причалу, и она спрыгнула на теплые доски, сухие, пахнущие дегтем. Подобрала свои кроксы, которые так и стояли тут, сиротливо ожидая, пока вернется хозяйка, но надевать не стала, а несла в руке, шла босиком, чтобы почувствовать тепло, подымающееся от ступней вверх, до самого сердца.
Кто-то сел за ее столик.
Она неохотно подняла взгляд — не хотелось ни с кем разговаривать, ни с какой подсадной уткой, ни с одним как бы случайно оказавшимся рядом ее соотечественником, наверняка молодым и наверняка неженатым. Просто хотелось сидеть, пить холодную «Перрье» и ковырять ложечкой креветочный коктейль.
Она узнала девушку. Только та была теперь одна, без подруги, и выглядела как… Линялое платье с одного боку было почему-то мокрым, на шее какой-то грязный платок, накрашенные ресницы слиплись…
— Простите, я… — девушка говорила торопясь, задыхаясь и быстро и коротко взглядывая на дверь, — я видела… вас в аэропорту. Да? Вы стояли… за нами. За мной и Маринкой, еще мальчик с вами был, да?
— Да, — ответила она осторожно.
— Вы… ты… послушай, тут вот что…
Кто-то прошел сзади, девушка вздрогнула, сжалась и втянула голову в плечи.
— Вы же уезжаете скоро, да?
— Ну… через неделю, да. Точно, через неделю.
— Тогда пожалуйста… — Девушка протянула сжатый кулачок и стала что-то совать ей в руку над сибасом и морским коктейлем. — Я очень прошу! Вот это… передайте. Там адрес есть. Это ничего, это просто маме. Пускай она в посольство обратится. Или куда… я не знаю, вы ей скажите, чтобы она обязательно… Куда-то же можно обратиться? — Девушка сморщилась, по щекам, оставляя черные дорожки туши, потекли слезы.
— Что случилось-то? Неприятности? — Она спросила, чтобы отвязаться: и без того понятно, что девки влипли, но она-то тут при чем?
— Неприятности? — Губы ее собеседницы искривились. — Ну да, неприятности. Можно и так сказать.
— Почему ты просто не позвонишь домой?
— Ты что, дура? Как отсюда позвонишь? У тебя что, мобила работает?
— Нет, но… есть же обычные телефоны.
— Где ты видела хоть один телефон? Отсюда нельзя позвонить. Понятно? И Интернета нет. Вообще нет. А почту они просматривают. Всю.
Рехнулась, что ли? То есть ну да, Интернета нет, и как-то непривычно — ни в почту залезть, ни в ЖЖ написать. Но с другой стороны, в любой деревне Интернета нет, и ничего, живут, а тут это такая принципиальная фишка. В конце концов, две недели можно и без мобилы продержаться.
Хоть бы отвязалась эта сумасшедшая, ей-богу!
— Ну ладно, передам. О’кей. А подруга где твоя?
— Маринка? — Рот девушки снова скривился. — Нет больше Маринки. Нету, и все. Ясно? Ну, чего уставилась? Ох, — девушка спохватилась и вдруг схватила ее за руки, цепко и быстро, — прости. Это я… ну, ты прости… только передай маме… адрес там… а я уж… Только передай!
Веселый бармен отставил веселый шейкер и медленно выбрался из-за стойки. Он вдруг оказался очень большим, широким, почти квадратным. Улыбаясь, подошел к столику и положил руку на плечо девушке, которая сидела спиной к стойке и лицом к выходу, словно ждала опасности именно оттуда.