Он пристально вглядывался в нее, рассеянно водя по усам согнутым пальцем. В свете лампы его волосы казались лакированными.
– Прости, что я иногда заговариваюсь. Это же скучно, вся эта политика…
– Лейтенант…
– Порой мне хочется, чтобы ты называла меня Робертом.
– Хорошо, Роберт.
– Ты в курсе, что я знаю и ценю, какая ты умная? Мне неважно, что ты работала. Ты столь же прекрасна, как и любая женщина.
В его тоне появилась некая странность – в нем слышалось раскаяние. Неужели виной тому шелковые простыни? Если бы он спросил, откуда они взялись, Ди сказала бы правду: она их реквизировала. Причем она не сомневалась, что Роберт бы ее одобрил. Но почему он словно извинялся за ее поступок? Получалось, он чувствовал свою вину перед ней, что тоже было нелогично. Чем он мог ее обидеть? Они не давали друг другу клятв, которые могли бы нарушить; Ди никогда не просила ни о чем подобном. Все ее родственники умерли; все, что у нее есть, – она сама, а теперь еще и музей.
– Спасибо, Роберт, – сказала она. – Ты очень добр ко мне.
Он улыбнулся и хлопнулся спиной на кровать.
– Я постараюсь не заснуть, пока ты ходишь. Но обещать не могу.
Она сказала: «Ладно» – и сделала движение к двери.
– Послушай, – не выдержал ее лейтенант, неловко кашлянув, – если сержант Ван Гур, который подписал нам постановление, вдруг явится сюда, а меня не будет, немедленно найди меня. Не медли, не проводи ему экскурсию, ничего такого не делай, а тут же отправляйся меня искать. Тревожиться не о чем, он хороший человек, разве что простоватый. Но некоторые вещи он понимает по-своему, поэтому лучше, чтобы разговоры с ним вел я. Если он появится здесь, немедленно зови меня, обещаешь?
Ди пообещала и вышла, однако этот разговор не давал ей покоя. Роберт хотел что-то сказать, но умалчивал о главном.
Чтобы дойти до лестницы, сначала пришлось миновать стеклянный ручей, таинственно-темный и взблескивающий серебристыми рыбами. Через несколько шагов начинался фруктовый сад из трех деревянных яблонь. Одноглазый сборщик, чью торбу она одолжила, стоял под центральной яблоней и словно бы выжидательно глядел на Ди.
– Ты не знаешь, что он имел в виду? – спросила его Ди, но сборщик, разумеется, не знал, и она пошла дальше.
Спустившись на первый этаж, она проверила засов на дверях, выключила настенные светильники и поднялась к следующей галерее. Погасив лампы на втором этаже, Ди впервые заметила, как лунный свет меняет лица двух каменщиков, стоявших у стены высотой до половины человеческого роста, в каплях старого цемента. Веселые улыбки превратились в болезненные гримасы, будто они устали друг от друга, от шуточек, запахов и звуков друг друга. И кто их обвинит? Если бессмертные не начинают рано или поздно мечтать о смерти, они наверняка хотят смерти других бессмертных.
На третьем этаже Ди приблизилась к темному локомотиву и пошарила под вагоном. Нащупав грязный носовой платок, она спрятала его в карман фартука, чтобы потом выстирать. За окном заухала сова. Ее сдавленная невнятная жалоба проникла через тонкие музейные окна и так испугала Ди, что она едва не выронила лампу. Когда сова закричала второй раз, Ди почти не обратила внимания и погасила свет на четвертом этаже, погрузив во тьму банковских кассиров, телеграфного оператора и учительницу в маленьком классе, чья челка была хулигански срезана ножницами. Прежде чем направиться к лестнице, Ди остановилась у окна, выходящего на сгоревшее здание Общества, и взглянула на пепелище. На куче щебня сидела, вылизываясь, белая кошка, подчеркнуто безразличная к угрозам совы.
На пятом этаже Ди снова подошла к фруктовым деревьям и пожелала сборщику доброй ночи, после чего направилась к стеклянному ручью.
– Пожалуйста! – завопил сборщик фруктов, но с его голосом было что-то не так, будто он схватил сильный насморк. «Пожалуй…» прозвучало искаженно, скомканно и хрипло, а «…ста» пронзительно взорвалось. Ди замерла. Хлопнул выстрел, и умолявший – настоящий человек, не восковой манекен – замолчал.
Минуту или две спустя тяжелая дверь черного хода посольства распахнулась. Ди уже перешла к окнам, выходившим на каменный дворик. Она вздрогнула, но осталась на месте. Солдат, который вышел из посольства, нес на плече что-то длинное, замотанное в ткань. Сверток мог оказаться и скатанным ковром, но Ди понимала, что это не ковер: в свете луны она отчетливо видела темные пятна на ткани.
Солдат был без рубашки. Его густая черная борода, закрывавшая щеки, подбородок и шею, превращалась в курчавую темную поросль на широкой груди. Сбоку на брюках были нашиты лампасы, на ремне висела кобура с пистолетом, но на макушке красовался цилиндр с повязанным шарфом, какие носят кучера. Длинный сверток солдат нес без видимых усилий.
Задний двор посольства заканчивался конюшней. Подойдя к воротам, солдат пнул носком сапога задвижку, и створки распахнулись. Когда солдат перешагивал порог, длинный сверток на плече сдвинулся, и на брусчатку выпал ботинок.